Цвет свободы и траура

Парджитер Эдит

Бесформенные темно-пурпурные пятна расползались по ее щеке. Казалось, половина лица скрыта тенью.

Юные патриоты, молчаливые и встревоженные, тяжело вздыхали.

– Не сходит!
– повторила Марипоза со спокойным отчаянием.
– Теперь им нужно немного: поискать меня. А меня не спрячешь!

– Если они найдут тебя...
– сказал Тео, беря окрашенные руки Марипозы в свои, - если они найдут тебя, то найдут и меня.

– Это глупо! Ты нужен здесь. И тебя они будут бить, а меня только посадят в тюрьму.

Нет, большая удача, что измазали меня, а не тебя. Ты должен благодарить судьбу. Таким счастьем не швыряются!

Но Тео чувствовал, как дрожат в его ладонях маленькие мокрые ручки Марипозы.

– Я не допущу, чтобы ты одна за все отвечала! Мы оба в этом участвовали. Когда тянули жребий, мы знали, что нам выпала не только честь, но и риск.

– Они пойдут прямо в школу, - сказал Хуанито.
– Может быть, если ты посидишь дома и постараешься не попадаться на глаза...

– Сколько же можно сидеть дома?
– оборвал его Тео.
– Пятна-то будут сходить постепенно! Неужели ты думаешь, что ее можно будет прятать месяцами?

– Но они, наверное, через неделю-другую бросят искать. Ее же не надо прятать от своих? Только от них...

– Если меня не окажется в школе, они потребуют списки и выяснят, кто отсутствует. Уж если на то пошло, я предпочитаю, чтобы меня арестовали в школе. Стыдно-то будет не мне, а им!
– храбро сказала Марипоза.

Но тем не менее она вся дрожала. Ей было страшно, очень страшно.

– А что, если попробовать средство, которым отбеливают холсты?
– робко предложил Люс.
– Может быть, пятна отойдут?

Эсперанса покачала головой.

– Это старинная растительная краска. Ее ничем не отмыть. Потому-то красильщики до сих пор ею и пользуются. Мой отец красильщик. Уж я-то знаю!

Тео медленно поднялся на ноги, не выпуская из своих рук худенькие, дрожащие, запятнанные пурпурной краской пальчики.

Глаза всех, напряженные и перепуганные, были прикованы к нему, и вдруг лицо Тео просветлело и стало спокойным. Он взглянул на Марипозу и улыбнулся.

– Придумал! Слушайте все! Не бойся, они не найдут тебя!
– сказал он и потянул Марипозу за руки, подымая с колен.
– До рассвета еще далеко. Времени хватит.

...Как только забрезжил рассвет, майор выглянул в окно. Он увидел серебристую спираль колючей проволоки, которая, как стерегущий змей, обвилась вокруг флагштока, и гордо реявший флаг-противник, которого ни убить, ни сослать, ни бросить в тюрьму, ни заставить замолчать. Скоро, конечно, флаг будет спущен. Прибить его к флагштоку мальчишка не смог - на это у него не было времени, а главное, нельзя было шуметь. Да, скоро флаг спустят! Вся беда в том, что он обязательно взовьется опять где-нибудь в другом месте. Так бывало всегда.

Вот уж год майор обыскивал домики в городишках Кипра - в погоне за динамитом и оружием, за нелегальной литературой, за людьми

в бегах, - и с каждым разом это становилось для него все неприятнее и унизительнее. Теперь ему предстояла охота за девочкой с запятнанным пурпурной краской лицом, которой удалось одурачить оторванного от семьи мальчишку-солдата. Майору не терпелось покончить с этой историей.

...Занятия в средней школе начались, как всегда, в восемь. В половине девятого майор явился туда в сопровождении сержанта и двух солдат. Из щепетильности он прошел к директору.

– Едва ли мне нужно объяснять вам причину моего появления, - сказал он.
– Вы, несомненно, уже видели флаг над ратушей. На этот раз мы хотим наказать виновных в назидание остальным. Если вы допускаете детей на передовые позиции, то должны понимать, что сами подводите их под наказание. Что же касается нас, мы, безусловно, предпочли бы иметь дело с вами.

– Да. Это было бы, безусловно, лучше, - согласился директор. Очки на его классическом, орлином носу сидели косо.
– Вы делаете то, что считаете своим долгом. Но ведь то же можно сказать и о детях. Вы желаете начать с малышей? Думаю, что пойманный противник не сделает вам большой чести...

Майору хотелось ответить поядовитее, но в сложившихся обстоятельствах подыскать иронический ответ было трудно.

– Я ищу девочку лет пятнадцати. Возможно, вы этого не знаете, но с некоторых пор мы стали применять специальные ружья, заряженные здешней растительной краской. Лицо и руки девочки должны быть в пурпурных пятнах. Я могу обещать вам, что коллективного наказания не последует.

– Пурпур! Благородный цвет - цвет свободы и траура, - сказал директор задумчиво.
– Прекрасный выбор.

– В этом деле замешан еще и мальчик. Его труднее будет опознать. Но думаю, это не так важно. Как только мы возьмем девочку, он, по всей вероятности, объявится сам.

– Оказывается, вы успели изучить некоторые особенности нашего национального характера, - сказал директор любезно.
– Хорошо. Значит, вы хотите посмотреть наши старшие классы? Я собрал их для вас в зале. Прошу!

Майор прошел через натертый вестибюль. Сержант и солдаты, чеканя шаг, последовали за ним. Директор широко распахнул дверь зала и отступил, пропуская вперед посетителей.

Майор переступил порог. Пятьдесят три юные головы, как одна повернулись к нему. Пятьдесят три пары темных больших византийских глаз ощетинились ему навстречу, как штыки, и он, чуть пошатнувшись, замер на месте, как будто налетел украшенной знаками отличия грудью на стальной частокол.

Он пришел сюда в поисках жалкой меченой одиночки, а перед ним стояло пиррово войско, которое умирает, но не сдается. Пятьдесят три тонких оливковых лица - все до одного!
– были запятнаны от лба до подбородка роскошным пурпуром - цветом свободы и траура.