Цвет твоей крови
Шрифт:
По описанию болезнь походила на стригущий лишай, в пятом классе подцепленный Митькой Переверзевым от бездомного котенка. Мы Митьке тогда завидовали – он три месяца просидел дома, не ходил в школу, пока не перестал быть источником заразы. Скучал, конечно, но был избавлен и от приготовления уроков, и от двоек, читал да возился в огороде…
Очень быстро я понял, чего не хватает. И спросил:
– А головного убора мне что, не полагается? У тебя его тоже нет, а вот у Лага есть…
– Ничего удивительного, – усмехнулся Грайт. – Лаг – низший. Готанги, и только они, головных уборов не носят, это еще одна старинная привилегия. В старые времена часто готанга не заключали в тюрьму, а отбирали у него меч и приказывали
– А если дождь? Или у вас нет дождей?
– Конечно, есть, – сказал Грайт. – Что поделать, приходится терпеть. Ради одной из исконных привилегий готанг обязан мириться с буйством стихии…
– А если зима? – с искренним любопытством спросил я.
– Зьима… Ты про то время года, когда очень холодно и с неба сыплется твердый дождь?
– Вот именно.
– Понятно, – кивнул Грайт. – Я однажды был у вас, когда стояла зьима. Пренеприятнейшие впечатления остались, знаешь ли. Нет, не в холоде дело, а замерзший снег – даже красиво, если нет ветра. Единственный раз в жизни показался на людях с покрытой головой, чтобы не обращать на себя лишнее внимание. Не было другого выхода – нужно было идти. Ощущения… Ты не поймешь. Короче говоря, у нас нет такого времени года, как зьима. Просто несколько месяцев в году становится холоднее, и ветры тогда сильнее, с проливными дождями. Вот и вся зьима.
Везет вам, подумал я. Будь у вас настоящие зимы с морозами, наверняка отличительным признаком готанга были бы отмороженные уши…
– Ну довольно, – деловито сказал Грайт. – Что-то мы разболтались о пустяках, как женщины, которым нечего делать. Открой кошель.
Я так и сделал. Там обнаружилось нечто вроде кожаного футляра, из которого торчали длинные рукоятки. Одна серебряная с мастерской чеканкой, другая из темного дерева с искусной резьбой, третья, очень похоже, из прозрачно-красноватого с причудливыми темными разводами янтаря.
– Вытащи ту, что с серебряной ручкой, – сказал Грайт. – Насчет двух остальных я тебе объясню потом, будет время, а с этой ты должен управляться уже сейчас…
Я вытянул серебряную рукоятку. Из нее торчал стержень – коричневое дерево в черных прожилках, конец закруглен. Вчера я видел в точности такую же штуку на подоконнике у Оксаны, Оксана сказала, что это указка, но, очень похоже, соврала…
– Подойди к зеркалу, – сказал Грайт. – Этим у нас расчесывают волосы. Просто приложи дерево к волосам и двигай. – Он усмехнулся. – Это совершенно безопасно…
Подойдя к большому овальному зеркалу в массивной резной раме, я всмотрелся в свое отражение и не почувствовал никакого неудобства – одежда непривычная, и только. Другое дело, что я показался себе актером, наряженным для какой-то пьесы из стариной жизни, – но это можно пережить…
Провел деревянным стерженьком по растрепанным волосам – и они моментально легли ровненько, как расчесанные хорошей гребенкой. Удобная штука, я с ней моментально освоился и привел прическу в полный порядок.
– Еще одно наставление, – сказал Грайт. – Ты ничегошеньки не знаешь о нашей жизни и будешь беспомощен при простом разговоре на самые обыденные темы…
– Я и сам об этом подумал…
– Предусмотрели и это, – сказал Грайт спокойно. – В дороге и на постоялом дворе нечего опасаться, что тебя втянут в разговор, – это против этикета. Полагается обязательно спросить, готов ли незнакомец завязать разговор. Если нет, тебе достаточно отрицательно мотнуть головой, чтобы словоохотливый тип отстал без обид. А вот в городе могут оказаться ситуации, когда от разговора ни за что не увильнешь, тут уж на нелюдимость не сошлешься… Я кое-что придумал на этот счет. Ты – глухонемой. На
– Не хотелось бы, – сказал я.
– Можешь попрактиковаться перед зеркалом в глуповатых ухмылках, это только на пользу делу…
– И вот что… – сказал я. – Если на меня вынесет настоящего глухонемого? Не знаю, как у вас, но у нас у глухонемых есть… самый настоящий язык… язык жестов…
– Ну конечно, – сказал Грайт, ничуть не удивившись. – Как же, ты про эйтор. У нас он тоже есть. Только, видишь ли… Случается, и в семьях готангов рождаются глухонемые дети. Но эйтору их не учат, это считается уделом низших. Даже глухонемого готанга низшие обязаны понимать, даже если он не владеет эйтором. Кстати, это тебе поможет и в разговорах. Готанги стараются не особенно показывать своих глухонемых детей на люди, они большую часть времени проводят в натуральном затворничестве… хотя, разумеется, не взаперти. Особенно это распространено в захолустье. Так что ты – готанг из захолустья, несведущий в городских делах. Вообще в жизни большого мира. Алатиэль тебе покажет пару-тройку простых, распространенных жестов, которыми ты сразу дашь понять окружающим, что ты глухонемой и во многом разбираешься плохо. Это ни у кого не вызовет удивления, разве что иные будут смотреть тебе вслед с брезгливой жалостью, но это пустяки… Да, тебе надо и одежду в порядок привести. У нее такой вид, как будто она долго пролежала свернутой в дорожном мешке. А это неправильно, мы несколько дней якобы провели на охоте, и у нас есть добросовестный слуга…
Он был прав: одежда была помятая, в складках, – не то что у него и Алатиэль, да и у Лага. Вот у них троих наряды казались тщательно отутюженными – хотя непонятно, как этого можно добиться в лесной глухомани…
– Мне что, опять раздеваться? – спросил я, подумав: наверняка у них есть какие-то утюги… Допустим, их, как кое-где у нас, засыпают горячими угольями из печки – правда, над домом не видно было ни одной дымовой трубы…
– Нет, это делается проще… – Грайт подошел к двери, чуть ее распахнул и негромко позвал: – Лаг!
Детина появился в комнате моментально, со сноровкой бывалого солдата – разве что не наблюдалось солдатской выправки. Вопросительно уставился на хозяина, готовый выполнить любое распоряжение: ну, скажем, перерезать мне глотку. Прикажи ему такое Грайт, непременно исполнит быстро и в точности, знаю я, пусть исключительно из романов, таких верных и исполнительных слуг – они, надо полагать, не только в романах, а и в жизни встречаются, лишенные классового самосознания…
– Почисти Костатену одежду, – распорядился Грайт.
Лаг подошел ко мне, расстегнул продолговатый кошель на поясе и почтительным тоном попросил:
– Соблаговолите, готанг, сделать руки вот так… – и показал, как.
Выглядело это так, словно меня собирались вдумчиво обыскать. Я, не прекословя, поднял руки на уровень плеч. Лаг достал из кошеля штуковину наподобие «расчески» (я не стал спрашивать у Грайта ее здешнее название, совершенно ни к чему), только раза в три побольше, с резной костяной рукоятью и медным, кажется, стержнем. Провел ею по моей груди от воротника к поясу – и все складки и помятости волшебным образом исчезли, кафтан выглядел свежеотглаженным, как у этой троицы. Вот оно в чем дело… Огнестрельного оружия у них нет, но расчески и одежные щетки весьма примечательные. Снова какая-то магия или здесь что-то другое? А впрочем, какая мне разница? Надолго я здесь задерживаться не собираюсь, очень хочется верить, что Грайт слово сдержит и отправит меня назад – как ясно из его слов, он запросто расхаживает меж двумя мирами по этим их загадочным Тропам…