Цветет черемуха к разлуке
Шрифт:
Из наших я один решился счастья в Москве попытать, остальные струсили, хотя мечтали о столице все. И город посмотреть, и бабок заработать, хоть бы вахтовым методом. Бывалые говорили, что зарплата там в месяц от двухсот тысяч рэ! Меньше не бывает. Понятно, что у нас, пацанов двадцатилетних, слюни потекли.
Но страшно. Одному, без папы с мамой. Так хоть жрать дадут и без одежки не оставят. Крыша над головой. А то – сам. Я тоже боялся, но когда купил билет на самолет в один конец, появился кураж.
Пошарил
– Ну, если пробьешься, и нас подтянешь, – обрадовались друганы.
– Само собой! Заметано!
Подтянул! Вернулся как побитый пес, с поджатым хвостом. И ладно бы только это, так еще и с кучей долгов по просроченным кредитам!
Родители вроде бы даже обрадовались. Мама сказала:
– Работу ты и здесь найдешь.
Они же не понимали, что с этим у нас полная задница. Нет, как они, тянуть лямку от зарплаты до зарплаты, конечно, можно, да на постылой работе, куда каждое утро идешь как на каторгу, думая только об одном: поскорее бы день прошел.
Но долги у меня были московские, а зарплата будет местная, вот в чем штука. Маме об этом, само собой, я не сказал, чтобы не напугать. Наделал-то я их, долги эти, там, где зарплата в среднем сто тысяч рэ, а отдавать придется с тридцати. Там, куда меня батя пропихнул, больше не положат.
Ну я сел и принялся подсчитывать. Получалось, что если я лет пять буду пахать как папа Карло, во всем себе отказывать и не брать новых кредитов, то с долгами расплачусь.
Жить придется, естественно, с родителями, чтобы на еду не тратиться. Щи-борщи домашние, котлеты, пельмени, картошка… Все по-простому, что мать приготовит. И уж, конечно, никакого алкоголя и кабаков, даже дешевых. Девушек тоже не будет. Они сторонятся нищих, как чумы. А я буду считаться даже не бедным, а именно нищим.
Бедняк хоть может денег скопить и рвануть на какую-нибудь базу отдыха – оттянуться. Или с друзьями в баре посидеть в пятницу вечером, обновку себе купить, гаджет крутой взять в кредит…
Стоп!
Опять я про кредит! Мне все деньги придется отдавать банкам, чтобы старые долги закрыть. И через пять лет…
А вы их проживите, эти пять лет! Когда один день похож на другой, как две капли воды, и вода эта даже не пресная. Соленая. И чем дальше, тем сильнее хочется пить. Эта жажда становится невыносимой. Душа так и стонет: денег… Подсластите хоть щепоткой, ну сил нет больше терпеть!
Денег…
Никакой ведь отдушины. Отовсюду так и лезет эта реклама, да еще постоянно показывают богатых и знаменитых,
В общем, вы меня поняли. И догадались уже, что я сорвался. Я же молодой парень, а тут пенсионеры веселее живут. И как только я закрыл один из своих кредитов, тут же взял другой.
Короче, когда я снова встретил того мужика из московского кабака, то был не то что на грани отчаяния, а далеко за этой гранью. Всех ненавидел, в особенности зажравшихся москвичей, таких, как этот мордастый сноб.
Меня трясло от ненависти. И я стал придумывать план, как мне завладеть его деньгами…
Алексей Леонидов
Он все косился в иллюминатор через плечо соседки справа и гадал: а когда темнеть-то начнет? Из Москвы они вылетели около полудня, а в Иркутск прибудут почти в полночь. Но прошел час, другой, третий, а все еще было светло.
Из разговоров вокруг Леонидов понял, что много туристов. Местных, иркутян, было гораздо меньше. Алексей между делом узнал, что в первую очередь стоит посмотреть и где недорого, но вкусно, можно в Иркутске поесть: через проход сидели как раз туристы, которые расспрашивали местного, заполучившего место у окна.
Разговор был оживленный. Позже стюардесса, собирая мусор, укоризненно сказала:
– В самолете распивать запрещено.
И Алексей отметил пустую бутылку из-под виски, которую компания употребила на троих. Отсюда и содержательная беседа с шуточками и смешками. Оно понятно: почти шесть часов лететь! Аэрофлот налил, конечно, винца, но разово. Каждый развлекался, как мог, чтобы скоротать эти томительные часы полета.
Леонидову удалось вздремнуть. Интересных попутчиков – носителей более ценной информации, чем хорошие рестораны, которая могла бы помочь в расследовании, – он так и не обнаружил.
Алексей открыл глаза за сорок минут до снижения. Закат был красивым, но кратким. Самолет будто врезался в чернильницу, которая тут же треснула, и на светло-голубую бумагу, по которой аэробус чертил свой маршрут до Иркутска, щедро выплеснулась темнота. Она стремительно расползалась, густея, а потом и вовсе застыла, облепив самолет, и садились они уже в ночи. За бортом всего плюс восемь, как сообщили по громкой связи.
Ожидая такси, Алексей невольно ежился от холода и думал: «А чего ты хотел? Сибирь».