Цветные открытки

Катерли Нина Семеновна

Полина выключает газ, выходит в переднюю, снимает плащ, туфли. А это еще что?!

— Женька!

Ни звука. Конечно, так и есть: разлеглись в обнимку на диване, а Полинина домашняя туфля — вот она! — сожрана вчистую! Хорошо — домашняя, эта собака и выходными не побрезгует. Хозяева! Туфли испортили, чайник чуть не загубили, на кухне — бой в Крыму. Полина подходит к окну. Батюшки! Снег! Настоящий снег! Конец света: пустырь напротив белый, только одуванчики торчат.

— Женька!!

Проснулись. Тоффи прыгает с дивана на пол и сразу делает лужу.

— Евгений, убирай за своим. Вставай, слышишь?

Вскочил мгновенно, схватил

тряпку, однако, вытерев пол, опять укладывается на диван — руки за голову. Полина садится рядом.

— Устала. Туда сходишь — как будто мешки неделю грузила. А вы тут что делали? Верней, что Тоффи делал, я знаю, а ты?

Тоффи, точно понял, тоненько лает в передней.

— Я? Да так… Пытался тут… сочинять. Если можно так выразиться.

— Ну и…

— Создал один опус: «Лес — твой друг и зеленый кров, не разводи в лесу костров».

— То, что надо! Чего ты так смотришь? Надо — значит надо. Скажи спасибо своему Князеву, что хоть такую работу тебе нашел. Ведь последние же ботинки донашиваешь! А это, что ни говори, по специальности…

— Полагаешь — по специальности? Ну, спасибо… А может, все-таки лучше бы наняться бочки грузить?

— А, отстань ты, надоел со своим нытьем! Пойду чай подогрею — остыл.

Полина ставит на огонь чайник, вынимает чашки, достает сыр из холодильника. Открыть еще сардины, что-ли, есть охота. Или котлеты разогреть?

— Жень!

Не отвечает. Опять заснул?

В передней Полина чуть не наступает на Тоффи. Щенок разлегся под вешалкой и — теткина жизнь! — самозабвенно грызет Женькин ботинок. Второй лежит рядом. Готовый.

Полина проснулась в начале шестого от холода. Дверь на балкон — настежь, а теплое одеяло отдала вечером Евгению, сама укрылась байковым. Да и матрасик — прямо скажем… Для святых угодников. Вот так и живем, валяемся на раскладушке, как бедные родственники, в собственном доме. А поделом — дураками только пни сшибать. Зато Женька на диване буржуем… Полина повернулась — нету Евгения на диване, курит, небось, на кухне, в комнате она запретила.

Она слезла с раскладушки, стащила с дивана ватное одеяло, а байковое бросила туда. Снова легла. Перебьется Женечка, не замерзнет, с собакой тем более. Ему-то что, может хоть до двух часов в кровати байбачиться, а тут через два часа на работу. Слава богу, сегодня получка, а то за квартиру, за свет-газ не плачено, да еще старый долг висит — за сапоги. Евгений явился из своей Луги без копейки, когда заплатят за стихи для щитов — неизвестно. Про другую работу, в совхозе, молчит, а Полина не спрашивает.

Седьмое июля, лето, считай, прошло, а Полине всего раз и удалось съездить за город, к Евгению: в июне вкалывала без выходных — конец полугодия, а тут отпуска, все, у кого дети, конечно, гуляют, а Колесникова, как обычно. И в ночную смену пришлось выходить, и с утра до позднего вечера торчать. Куда денешься, работа есть работа. А с сегодняшнего дня в цех, мастером на целый месяц. И хорошо, с другой стороны: когда занят, всякая дурь в голову не лезет. И жалеть себя некогда… Да и не за что жалеть — здоровье есть, это главное, а то как вспомнишь про Майку… Сейчас-то уже ничего, грех жаловаться, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Выписалась, уехали всей семьей отдыхать. Вернее, уплыли — на теплоходе по маршруту Ленинград — Астрахань. Вернутся двадцатого, а с первого августа у Ларки экзамены в университет. Майя не хотела ехать — девчонке надо заниматься, консультации, репетиторы,

а Игорь настоял: «Твое здоровье главнее ее поступления, ей в армию не идти, не примут в этом году, примут в следующем». Вот у них теперь как!..

В день Майкиной выписки Игорь Михайлович сделал Полине одно предложение, да такое, что хоть стой, хоть падай: перейти к нему в объединение главным технологом завода. Вместо Поликарпова — тот защитился, переводят в институт. На слова Полины, мол, не утвердят в кадрах, где это видано, чтоб ведущего инженера со стороны — сразу в главные технологи? — Игорь только рукой махнул: «Не твоя забота, я сейчас временно и.о. генерального, так что уж как-нибудь… Давай, бери расчет и устраивайся». Хорошее дело: «бери расчет»! Игорь-то, конечно, добра желает, спасибо, а работать как? Людьми руководить — тут особые нужны способности. И опыт. А еще любовь к этому делу. Там у них, в отделе главного технолога, Игорь сказал, семьдесят человек народу, и половина из них мужики… Конечно, справиться кое-как можно, только… именно, что «кое-как». Соблазнительно, кто спорит! «Главный технолог Колесникова» — звучит. И зарплата вдвое больше. Это один раз в жизни бывает, чтоб такая возможность…

Полина думала всю ночь, всё перебрала, все «за» и «против». И отказалась: поздно уже карьеру делать, да и ни к чему. Лучше быть приличным ведущим, чем каким попало главным технологом. Тем более назначенным по блату. Ведь по блату же, чего тут! Отблагодарить хочет. А на черта она, эта благодарность, за государственный-то счет? Боком выйдет. Ну, какой, если разобраться, из нее начальник? Смех один! А у себя на заводе Полина Васильевна — человек. Проработала на одном месте чуть не двадцать лет, это что-нибудь значит или нет? Как говорят: «где родился, там и пригодился». Так она и сказала Игорю. Тот, ясное дело, кричать, спорить. Чуть не разругались, Майя выручила: «Оставь Полину в покое, это ее дело». Игорь и замолчал.

Так и не вышла Полина в огромные начальники. Что ни делается, то к лучшему, верно ведь?

Да где же он, Женька-то? Сколько можно табаком травиться?

Полина встала и отправилась на кухню. Так и есть — полно дыму, вон животные в клетке аж мечутся. Называется: «творческий процесс». Евгений за столом, бледный какой-то, жеваный. И злющий: вошла, даже не посмотрел. И пес, конечно, тут же, лежит рядом, дышит отравой.

Полина открыла форточку. Теплый влажный воздух пах почему-то паровозной гарью. Издалека, с шоссе, доносился грузный и монотонный шум тяжелых автомашин. Зашипели колеса — по проспекту воровато бежал не то слишком ранний, не то запозднившийся троллейбус. Вид у него был неопрятный и пришибленный, даже дуга вбок, точно у пьяного.

Полина покосилась на Евгения: не пишет. Дожидается, когда она уйдет. Сидит, насупился, рожа упрямая, глядит в свою бумажку, а там три строки, и те перечеркнуты, а рядом нарисован кот с большими усами.

— Ну, чего? — спросила Полина. — Как успехи в творчестве?

— Блистательно. — Головы так и не повернул.

— Кофе сварить?

Не ответил. Отпихнул листок и поднялся. Подошел к раковине, взял из сушилки стакан, налил из-под крана воды и выпил. Сказал, что собаку перед работой выводить не надо — они недавно ходили. Потом тут же, у раковины, стал читать стихи. И все незнакомые. Говорил будто с трудом, губы кривились, голос звучал глухо. Полина постояла, послушала, потом осторожно присела на край табуретки.