Цветочный крест. Роман-катавасия
Шрифт:
В протяжении рассказа Матрена то заводила руки, указывая траекторию полета котла, то хватала в пясти невидимую елду и вдаряла в колокол, то клевала себя в лоб сжатыми в куриную гузку перстами, изображая скудоумие церковного сторожа Устьки. Но все сии картины были лишь предтечей основного рассказа — о расколовшейся от мороза небесной тверди.
Феодосия слушала, лихорадочно измысливая, как втиснуть в басни повитухи тему волков и их ночных жертв. И уж порывалась было спросить напрямую, но каждый раз осекалась, что тот вор,
— Треснула твердь, аж, до седьмых небес, — крестясь, вещала Матрена.
— А как же хляби не разверзнулись? Дождя не было? — с сомнением вопрошала Феодосия.
— А как же дождю быть, если от мороза все воды застыли? — парировала Матрена. — Лед примерз к тверди. Слава богу, сей ледник не обрушился! Всю бы Тотьму раздавил! Ить мы в эту ночь на волос от погибели были…
Жены вытаращили глаза, дружно повернули головы к образам и перекрестились.
— Слыхала аз, такой ледник свалился на иноверцев в горах Африкии, — красно баяла Матрена.
— А светолитие? Что за сияние на небе было? — спросила Феодосья. — Али звездочки в дыру посыпались?
— А сие был Божественный огонь, — торжественно промолвила Матрена.
— Божественный огонь? — восторженно повторила Феодосья. — Господь нам грешным лучинами светил?
— Лучинами? — усмехнулась Матрена. И свысока, насколько позволял ее малый рост, обвела слушательниц глазами. — Сие лился райский свет! Из самого рая! Но длилось сие чудо не долго, ибо Господь испугался, что в прореху вывалятся на землю ангелы, али другие какие обитатели райских кущ. И содвинул края небесной тверди.
В жаркой горнице повисла счастливая тишина, наполненная нежным хрустальным звоном низвергающихся с небес самоцветных огней. Жены сидели с просветленными лицами, охваченные счастливыми мыслями.
— Баба Матрена, — звонким шепотом нарушила тишину Феодосья. — Как ты думаешь, к чему сие чудо произошло? К добру?
— Да, к чему? — подхватилась Мария.
— Уж не к худу! — воззрилась Матрена на образа.
Феодосья завернула губы к языку, боясь засмеяться от счастья.
«К добру! С Истомушкой все разрешится… Отпустит его воевода с поклоном, простите, мол, Истома, за случившуюся ошибку, примите от меня драгоценный дар в извинение да не хотите ли под венец с девицей Феодосьей…» — выстраивала она дальнейший ход событий, выбирая из каши сладкий изюм.
— Коли к добру, али аз Путиле еще одного сына нарожу? — промолвила Мария. И подняла узорную бровь.
— Али жито хорошо уродится? — предположила Василиса — Да Феодосью замуж выдадим?
— Выдадим! — закрутила головой Матрена. — Ох, пропьем девку! Выменяем за куны хорошему купцу — доброму молодцу…
Феодосья сияла лицом. И уж в мыслях стояла под венцом, облитая, как житом небесного урожая, влюбленным взглядом жениха Истомы.
— Матрена, ты не знаешь, котел-то у Шарыниных или у Власьевых лопнул? — с тайным удовлетворением
— У Власьевых, — несомненно ответствовала повитуха.
— А так им и надо, Власьевым, это их Бог наказал, — сказала Василиса. — Оне, ироды, соль продают подмоченную да с каменьями. А покупатели опосля обижаются на всех тотемских, мол, лиходеи в Тотьме и гости, и солевары.
— А ведь, я слыхала ночью, как лопнул котел, — вдруг припомнила Феодосья. — Я думала, это у меня в главе от страха какая жила лопнула и загудела. Значит, сие был котел…
— Напужали тебя волки? — ласково пробасила Матрена. — Напужали нашу красавицу. Чуть не съели невесту! Хорошо, отец с матерью снарядили холопов с колотушками да топорами… Теперь долго жить будешь.
— А Путилушка пищали снарядил да показал дуракам, как стрелять огнем. А то ведь постреляли бы вместо волков башки свои дурьи.
— Верно, Путила тебя, доченька, и спас, — подтвердила Василиса. — На дворе три волчьи шкуры висят.
— Мясо Мухтару кинули, так что завыл, что завыл!.. — подала от дверей голос Парашка. — Боится волка-то, и живого и мертвого…
— А после сожрал? — вопросила Василиса.
— Сожрал, — подтвердила Парашка. — Аж, рычал, как жрал.
— Так чего ж ты, щурбан, баешь не к месту? Иди, передай, чтоб пироги несли, — распорядилась Василиса. — Даром что ли всю ночь черемуху парили? Мы с Матреной до третьих петухов глаз не сомкнули, глядели, чтоб мука да ягоды со двора не ушли.
Пироги с черемухой любила Феодосья, для нее оне и были затеяны. Черемуху и калину с осени запасали у Строгоновых корзинами. Сушили в печи, а, коли осень стояла золотая, то и на вольном воздухе, приставив девчонку гонять птиц. Затем сухие ягоды перемалывали в жерновах в муку. Мешки с ягодным порохом хранились в особом коробе. И, коли случалось Феодосье проходить мимо приоткрытого кладезя с ягодными коробами, то она непременно заходила туда и стояла, страстно вдыхая сладкий дух. С вечера черемуховая мука, по распоряжению Василисы, была заварена в горшках кипятком, залеплена крышками и уставлена в глубь печи, где и парилась до превращения в душистую начинку для пирогов. Тесто было так же затворено после возвращения с вечерни, так что к трем часам ночи оно выходило и было готово совлечься с обсыпанными колотым сахаром ягодами.
— Сейчас пироги поспеют, — погладив дочь по косам, проворковала Василиса. — Для тебя нарочно затеяли с черемухой.
— Когда же вы успели? — благодарно промолвила Феодосья. — И меня искали, и пироги творили?
— Да что ты, чадце? Тебя мы еще прошлой ночью с Божьей помощью обнаружили да в дом внесли. Это вторая ночь пошла, как ты в беспамятстве. — Василиса всхлипнула и утерла слезу. — Вся горела, вся жаром пылала, как скирда
— Вторая ночь? — охнула Феодосья. — Аз две ночи и весь день в одре пролежала?