Цветочный крест. Роман-катавасия
Шрифт:
— А-а! — вопила Феодосья. — Матушка-а!
Матрена, Василиса и золовка Мария выбежали из женской горницы.
— Матушка-а, черти ночью приходили, гнали смолу-у!
Феодосья кричала и то жерновами крутилась на месте, то кидалась на лари, сундуки и шкапы.
Матрена подскочила к Феодосье и задрала верхнюю рубаху. На портище бурело пятно. Повитуха подмигнула Василисе.
Мать ринулась было за веником.
— Метлой не бей, женихов отобьешь! — деловито подсказала Матрена. — На вот лыко!
Василиса схватила
— Что ж ты с собой наделала?! Говори, подлая! — театральным голосом вопила Василиса, охаживая дочь лыком.
— По жопе лупи-то, по жопе, — тишком подсказывала Матрена. — Жопа не горшок — не разобьется.
Попались под руку лапти, досталось Феодосье и лаптями.
Матрена ухватила с сундука старый половик, вдарила Феодосье поперек спины и тяжелым половиком.
— Чем ковыряла в утробе?! Али грешила с кем?! — хором вопили они. — Отчего крови у тебя пошли?
— Ничего я не творила с утробой, ей-Богу! — рыдая, клялась Феодосья.
Золовка тоже делала грозное лицо, но, не утерпев, то и дело зыркала хитрыми глазами, прикрыв смеющийся рот дланями, сложенными подобием кающегося. Наконец, не выдержала и, пользуясь эдаким случаем, с затаенным злорадством радостно лупанула Феодосью скрученным полотенцем.
Феодосия, ожидавшая от матери и сродственниц сочувствия, но никак не битья, забилась в угол и, прекратив, наконец, плачи и вопли, загнанно дышала сквозь всхлипы.
Неожиданная атака женщин заставила ее позабыть про ночные кошмары. Помойный ушат уж не вонял серой. Редькой, а не смолой пахло и от кадушки. А на рубашке была кровь.
— Так это кровь у меня? — с облегчением спросила Феодосья.
Матрена вновь подмигнула Василисе, мол, вот и утряслось, вот и облегчилась у девки душа. Доброе это дело — битье. Никому еще не повредило!
Феодосья расслабленно прислонилась к стене. В главе ея стоял радостный звон.
Кровь, всего лишь кровь! Хотя и это, конечно, страшно, но все ж таки не сера, все ж таки не смола!
Матрена живо вызвала холопку и приказала принесть теплой воды да омыть молодую княгиню.
(Повитуха всегда величала купеческих и подъячих дочерей молодыми княгинями: у нее, Матрены, язык не отвалится, а женам приятно!)
В короткое время Феодосья была омыта и обряжена в свежее портище, подол которого заткнули за пояс, дабы крови не испоганили новенькие Феодосьины сапожки из голубой мягкой кожи. Волосы Феодосье учесали с деревянным маслом, серьги поправили, чресла перепоясали шерстяным кушаком, вышитым золотой канителью.
Холопки собрали на стол завтрак. Феодосья, как это обычно бывает после горючих слез, хоть и сидела с зареванным лицом, но чувствовала душеньку свою облегченной и просветленной. Произошла у нее нечистота женская, вот и всего делов! Розовые ссадины, саднившие лицо и руки после битья лаптями и лыковым драньем, пересилили
— Здеся, — Матрена приложила насупротив неохожих грудей вилку с ломтем обмасленной томленой репы, — легочная жила у человека проходит, через которую человек дышит. Здеся — сердечная жила. В сердце самый гнев, ярость. Потому и наименовали сердце, что им человек серчает.
— Сие — истинно! — радостная от такого открытия, сообщила Феодосья. — Бывало, осерчаешь, так в груди аж застучит!
— Ажно, кувалдой бьет в сердце, когда холопы ленивые на гнев искусят, — подтвердила Василиса.
— Дальше идет жила пищная, — поражала познаниями Матрена. — Есть жилы кровяные. А есть жилы жильные, через них мясу передается сила. Для сцы — своя жила.
— Баба Яга, костяная нога, манда стриженая, жопа жилиная, — притопывая ногами, бойко подпела Василиса.
— Весь человек наскрозь из жил, — подытожила Матрена.
— Как худая жена мужа кажинный день подъелдыкивает, так и говорят, что все жилы, мол, вытянула, — встряла золовка, давая понять, что уж она-то не такая худая супруга.
В кругу мужниной родни Мария старалась лишний раз поддакнуть. Замуж ее взяли с богатым вещным именьем. Но, вместо денег даны были двадцать саней соленой и мороженой рыбы, которую ее молодому мужу, Феодосьиному брату Путиле, еще предстояло доставить до Москвы и продать. Известий от Путилы — продана ли рыба, и какая взята цена, до сих пор не было, стало быть, велико ли вышло денежное приданое, еще не было известно. И до тех пор Мария держалась услужливо. Даже холопок била слегка, для острастки только.
— А здеся, Феодосьюшка, жила подпупная, — продолжила Матрена. — У молодцев — жила становая.
Феодосья смущенно коротенько засмеялась. Смешинки ея всегда были умильными, как нечаянный стук ласточкиного клюва в оконце горницы. Женские известные беседы обычно казались Феодосье зело грешными и уязвляли простодушное стыдливое сердце ее, как горестно смущал вид какой-нибудь пьяной бабы, валявшейся возле питейного дома с задранным до подколен подолом. И чаще всего Феодосья покидала горницу, когда речи сродственниц становились двусмысленными. Но сегодня она не знала, как поступить: может, теперь, после всего, что случилось, и ей полагается вести непристойные женские разговоры? Одновременно она чувствовала, что Матренины любострастные побасенки непривычно приятно волнуют ее. И пребывала в растерянности: грех ли сие есть?