Цветок камалейника
Шрифт:
Вербовщик и впрямь обрадовался ЭрТару, как родному: скидок на знамения, Тварей и сопутствующие погодные условия начальство ему не делало, а по строительной площадке лениво бродили всего трое совсем уж никчемных забулдыг, больше озабоченных, как бы похмелиться, чем процветанием Ориты. С утра они успели прибить всего три доски, перенести с места на место балку и сломать казенную пилу. Горцы тоже слыли не шибко работящим народом, зато умели так припрячь других, что их собственная леность становилась практически незаметна.
До заката удалось выполнить всего
Туман снабдил Иггровы огни красно-синими ореолами, неприятно напоминавшими о вчерашнем небопреставлении. Возвращаться в холодный и сырой подвал не хотелось, у горца и так все кости ломило, как у радикулитного деда. Может, все-таки к тетке? Соврать что-нибудь, переночевать в нормальной постели, а утром потихоньку смыться…
Тишш радостно выскочил навстречу хозяину и с ворчанием начал тереться о него по кругу, не давая сделать ни шагу. Судя по округлившимся бокам кошака, оритские крысы объявили всегородской траур.
Потискавшись с кисом, ЭрТар собрал вещи и переоделся (ну, прихватил кое-что по дороге, с кем не бывает… может, оно и не нужно никому было!), сам себя в луже не узнав. Условным свистом велев Тишшу следовать на некотором отдалении, охотник не спеша двинулся вдоль улицы и почти сразу же разминулся с семериком обережников. Двое или трое проводили горца пытливыми взглядами, но цепляться не стали — порядок не нарушает, и ладно. Был ли среди них его «соучастник», ЭрТар в тумане не разглядел. Интересно, что сейчас поделывает белобрысый? Э, Тишш? Фьиу!
Встать.
Еще вчера он бы неподвижно лежал на полу, тупо наслаждаясь темнотой и покоем.
Вчера, когда они составляли смысл его существования.
Когда ему еще не напомнили, чем оно отличается от жизни.
Если бы тот об этом знал…
Или знает. Но уверен, что ему не встать.
И это…
Встать.
…правда. Казалось, от тела остался только голый костяк в паутине нервов, с которых искусно срезали плоть и кожу.
…свернуться клубком, подтянуть ноги к подбородку, остановить мысли и чувства…
Только казалось. Тот старался не калечить жертву до последнего — даже вымещая на ней злость за собственное унижение.
Надо просто пересилить себя, подняться на ноги…
Нет.
Он не сможет…
…он должен…
…сосредоточиться…
…и встать.
Стена — такая же холодная и чуть влажная, как пол, только держаться за нее намного, намного сложнее…
Зато за ней есть Она.
Туда.
Упреждающее лязганье звеньев, рывок, кашель. Полоса железа на шее обжигает истерзанные, предельно чуткие кончики пальцев.
Он помнит это…
…он вспомнит…
…он обязан.
Она
…провал, вспышка, темнота, ноющая боль в боку….
Встать.
Цепь дохлой змеей соскользнула по спине, съежилась горкой звеньев.
Три шага… два… привалиться, перевести дыхание…
Протянув руку к двери, он обнаружил, что продолжает машинально сжимать в ней половинку ошейника. Железка сухо зазвенела об пол, запоздалое «услышат» мелькнуло и затерялось в обрывках мыслей.
Он все равно отсюда не выберется.
Слишком много преград.
Слишком много врагов.
Слишком мало сил.
Он все равно не…
…он попытается.
— А ну, стоять!
Дверь распахнулась как раз когда Джай на цыпочках крался мимо, так ласково касаясь носками особо скрипучих половиц, что те лишь сладострастно постанывали.
Грозный глас, а пуще того — один взгляд на его обладательницу обратил бы в бегство любого вора, даже знаменитого Ржавого Лома, с равной сноровкой вскрывающего как сейфы, так и черепа их некстати проснувшихся владельцев. Увы, обережнику деваться было некуда — он здесь жил. Точнее, изредка ночевал, умудряясь навлекать на себя хозяйский гнев даже столь кратким пребыванием в чердачной каморке. К сожалению, должность семерного приносила больше славы, чем денег, поэтому позволить себе что-нибудь более роскошное обережник не мог. То есть мог бы, интересуйся он в едальне только кашей, а в постели — подушкой. Но Джай, как и любой нормальный парень, любил скоротать вечерок в приятной компании, а ночь — в прелестной, что требовало определенных вложений.
Домовладелица не относилась ни к той, ни к другой, поэтому плату за жилье Джай частенько задерживал.
Обережник начал лихорадочно сочинять отговорку поубедительнее (в последний раз он сдуру ляпнул, что по дороге домой его ограбили, в результате был не только обруган, но и поднят на смех), как вдруг вспомнил, что на той неделе, находясь в состоянии легкого подпития и сопутствующей широты души, не только вернул хозяйке долг за два месяца, но и внес аванс за следующий (в чем, проспавшись, горько раскаялся).
Что ж ей теперь-то надо?
— Там, у тебя, — не такая уж и старая, но обрюзгшая, похоже, еще в колыбели тетка обличающе ткнула в потолок корявым пальцем, — женщина!
Тон и вид у нее при этом были такие, словно Джай открыл нелегальный бордель, причем на чердаке сиротского приюта.
— Э-э-э… — попытался протянуть время парень. Нет, выдавать незваную гостью за сестру, а себя за монаха, давшего обет целомудрия, он не собирался — все равно не поверит. Проблема (точнее, предмет гордости) заключалась совсем в ином: подружек у него было много, а спрашивать у домохозяйки, как она выглядит, — заклеймить себя гнусным растлителем.