Цветок камнеломки

Шуваев Александр

–  О перехватят, - не твоя, милок, забота. Другие позаботятся. Ты это, это, - в чем смыслишь, сделай.

–  Я, кажется, к вам еще не…

–  Ну так наймись. В чем дело-то? Я не институт твой хренов, хорошему человеку за хорошую работу - не поскуплюсь. На десять лет вперед дыры заткнешь. Бабу свою…

–  Я не женат.

–  А я не сказал - "жену", - огрызнулся Красный Барон, - в Крым свозишь… Машинку купишь хорошую. А того лучше, - я подарю, без очередей и записей. Кооператив? Будет тебе кооператив! Ну?

Видно было, что местный феодал вошел в азарт, закусил удила и препятствий, внятных нормальному человеку, не видит уже в упор. Потому что ндрав не имеет уже удержу.

–  Ты знаешь,

что?
– Он жутко, как будто прицеливаясь, прищурился в лицо Понтрягину.
– Поехали ща ко мне!

–  А… - Лингвист с бледной улыбкой вяло полуобвел рукой пьяную, но минута от минуты все более пьянеющую кодлу, - все это?

–  Это рвань-то с кусочниками и прихлебалами? Как положено, - с вещами на хер. Только не в двадцать четыре часа, как из Москвы, а в десять секунд. Засекай… Павло, Ленчик - всю шелупень - сей секунд на хер. Чтоб на глазах не было. Время пошло…

–  Твоих-то, - оставить?
– Он снова обернулся к Севе, говоря на этот раз вполголоса.
– А то этот твой, что на хвоста прыгнул, - говно. Умней всех себя считает, все на свете знает, - а говно.

–  Все равно неудобно.
– Так же вполголоса ответил его собеседник.
– Все-таки вместе пришли.

–  Ладно. Чай молоко на ферме не скиснет… Сколько времени прошло?

–  Две минуты, - Понтрягин слабо улыбнулся, - только, ей-богу, - ни к чему это все…

–  На-адо же!
– Он шутовски развел руками.
– Не уложились. Ка-акое безобразие! Ну извини… Постой, ты тут про какое-то "ни к чему" что-то говорил, а я - не понял… Про что это, а?

–  Да все это… Нам завтра, между прочим, на службу.

–  А сегодня вы все дадите номера служебные моему секретарю, Сережке-Маленькому. Никаких проблем не будет. Ни единой.

–  По-моему, - жестко отчеканил до сей поры молчавший Петр, бледный, с полной всеразъедающего скепсиса улыбочкой на красивом, тонком лице, - мы имеем дело с типичным примером кидания понтов в пьяном виде. Понты, правда, - не абы какие. Прямо-таки выдающиеся экземпляры. Две тыщи тонн свинины! Кипиратиф-ф - пожалуйста, экие, в самом деле, мелочи. По дружбе, от широты души. И "Кадиллак", - на. Только погоди малость, где-то в кармане затерялся, никак не найду. Когда мы с Генсеком на прошлой неделе в бане парились! Когда мы со Смоктуновским!!!
– Землевладелец, положив подбородок на кулаки, смотрел на него с непонятной грустью, чуть заметно кивал, - и не делал никаких попыток перебить.
– Вы с Владимиром Ильичом водки, часом, - не пили? Пугачеву - раком не ставили? Не? И то хорошо. В утешение я вам тоже кое-что подарю. Тадж-Махал, Бруклинский мост, висячие сады Семирамиды и страну Венесуэлу. Пожалуйста! Мне не жалко. Не вы один такой щедрый…

–  Ми-илый, - тихо, ласково проговорил Юрий Фомич, - до чего ж вас довели-та… Ну сколько он, кооператив твой, двухкомнатный, - тянет? Тыщ девять? А "Жигуль"? Еще шесть? Так это двадцать тыщ долларов, - если по курсу, только по курсу - хрен вам кто обменяет, так что - шесть-семь. Да столько средний хороший доктор в Штатах за месяц зарабатывает. А ты? Ты ж, судя по гонору, - не средний какой-нибудь.

–  А с чего вы решили…

–  А - не знаю. Много людей каждый день вижу, научился. Но ведь не ошибся же, - ты доктор, верно? Поди, - тоже кандидат какой-нибудь? Вот ты по каким болезням?

–  Уролог я.

–  А-а, - Красный Барон махнул рукой, - еще хуже. Знаешь, почему? Потому что и помимо зарплаты что-то там имеешь. Мелочь какую-нибудь. Поди еще меньше твоей зарплаты в месяц получается. Улыбаешься, - и берешь какие-нибудь там коньяки с конфетами, хотя… Ты оперируешь, - и, увидав невольный кивок, утвердительно кивнул в ответ, - да? Хотя мог бы за полгода купить такую квартиру без всяких таких подачек, честно-благородно. Не голодаючи.

–

 Ну-у… Это там…

–  А - хоть где. На самом деле десять тысяч долларов - это не сумма для взрослого работающего человека с образованием. И тем более, вообще не деньги, - для дела. Ни здесь, ни там, нигде. С этим можно только начать, но только тогда, когда сам имеешь кое-что за душой, а когда развернется…

Он махнул рукой, всем видом своим показывая совершенно безнадежную смехотворность этой суммы.

–  Я ж тебе говорю, - поехали. А то так и не поверишь, я ж вижу, что ты из таких, обидно, что дураком останешься. Понял? Слишком много дураков таким манером получается, - не продохнуть, о деле поговорить не с кем, нужного специалиста - не привлечь… Между прочим - большая беда, потому что абы кем обходиться приходится.

Автомобиль, незнакомой марки помесь вездехода - с автобусом, неожиданно издал низкое шипение и враз прыгнул вперед. Шипение скоро смолкло, и откуда-то исподнизу доносилось только едва слышное пение. Дьявольский экипаж, казалось, не расходовал на разгон вовсе никаких усилий. Черноджинсовый Павло, по тяжкой обязанности своей - безнадежно трезвый, оказался незаурядным водителем. Голобцов, лучше всех знавший город, первым сообразил, что путь их лежит через окольные улицы, минуя центр, - на юго-запад, туда, где за широким поясом "промзоны", - "Химавтомата", "Механического" и "Алюминиевых Конструкций", - лежали бесконечные площади, занятые складами, на которых, по идее, находилось все, в чем только мог нуждаться гигантский город. А кроме того, - то, в чем он вовсе не нуждался. А кроме того, - масса вещей, нужных неизвестно - кому. А еще - многолетние, послойные залежи с неликвидом, товары позабытые вполне безнадежно, те самые, которые навязывались кому-то по разнарядке, случайно - застряли, а получатель, рад-радешенек - сделал вид, что позабыл про всякие такие штуки.

–  Нам еще долго, - деликатно осведомилась Татьяна, - добираться? А то страшновато, - улицы тут какие-то…

–  Далеко, - хохотнул Красный Барон, - но не то, чтобы долго… А улицы - да: совсем пустые улицы. Можно даже сказать - дрянь улицы.

На какой-то момент он вдруг застыл, как будто задумавшись, а потом достал из кармана что-то вроде телефонной трубки. Металлическая улитка на торце вдруг развернулась упруго и застыла, превратившись в прут длиной сантиметров тридцать.

–  Касим? Как - кто? Я говорю. Во-во. Ты слышь, - штоб грузовики - прямо с утра. Часов в пять. Нет, не пойдет. Мне все нужны. Нет, и ты штоб… Знаю я вас, - нажретесь, а я… Я, кажется, сказал? Пусть подавятся деньгами, мне грузовики все нужны, август. Что - что? Ав-г-у-с-т, говорю…

Трубка что-то успокоительно рокотала в ответ.

–  Запьют, сволочи, - сказал он, завершив разговор и свернув антенну, и указал пальцем на трубку, - что за нар-род, ей-богу!

–  А сами-то?
– Неприятно усмехнулся Петр, от покинутого ресторана и до сей поры хранивший мрачное молчание.

–  А сам я не запил, а напился - разницу улавливаешь, аль нет? Все равно день пропал, а не запивал я уже лет как пять. И раньше, когда у родимого "СКР - 12", на заводе корячился, так не больно-то, а уж теперь и подавно.

–  А народишко подручный, - с непонятным, хитромудроподвывернутым подковыром хмыкнул Петр, - запивает-таки?

–  А што ему делать-та еще? Ежели которые с двенадцати лет начали, а боле - ничего не видели?
– Он помолчал.
– Пьет, конечно, - но только когда я дышать даю!

XIX

–  Рассвет, блин. Терпеть ненавижу. Все равно чуть попозже ветер будет…

–  О, милый… Да к тому времени, когда поспеем, никаких предутренних бризов не останется и в помине. Сейчас-то зонды - как?