Цветок камнеломки
Шрифт:
Миг длился и длился, но все на свете имеет свой конец, закончился, наконец, и он. Огромный самолет медленно, до отвратительности - по-живому шевельнул острыми плавниками, сопла - чуть-чуть повернулись, разом полыхнув голубовато-белым от страшных температур, с металлическим, платиновым оттенком огнем, хвост самолета подался чуть вперед, доведя угол, под которым висела машина, градусов до восьмидесяти. В следующий миг аппарат рванулся в небо почти вертикально, как ракета.
И сразу же поток, продолжавший плавно растекаться по палубе, превратился в стремительный вихрь подхваченных выхлопом, сохранивших инерцию падения цветов, и стало слышно, как свистит турбина находящегося на прежнем месте "томкета" с пилотом, что глазел в небо, совершенно невероятным манером вывернув шею. К самым ногам адмирала, прогибаясь,
Командир корабля, неизвестно-когда возникший за спиной адмирала Брайан Макнилли, наклонившись мимо ног адмирала, поднял пару рухнувших с неба цветков: белую гвоздику и еще какой-то, - изящный, тонко вырезанный, темно-синий с траурным седым мазком, похожий на экзотического мотылька, печальный и до невыносимости изысканный. Задумчиво рассмотрев дар небес, Макнилли протянул цветы начальству, как-то по-особому почтительным тоном осведомившись:
– Арлингтон, сэр?
К счастью, помимо людей с их неизбывным субъективизмом, за происходившим в этот прекрасный день наблюдала бесстрастная техника. Более того, помимо обычных автоматических камер, происшедшее зафиксировал представитель киностудии министерства Обороны, некто Колонетти.
– Адмирал Ллойд считает, что цветочки адресованы не только ему и даже в первую очередь - не ему.
– Рид говорил тихо, монотонно, с полузакрытыми, как будто в предельном утомлении глазами.
– Он имеет смелость утверждать, что, будь у неизвестного летуна что-нибудь посущественнее цветов и дурные намерения, мы в два счета имели бы, вместо цветов на могилу, могилу просто - одну на всех, находившихся в тот момент на флагманском авианосце. Специалисты, смотревшие ту же ленту, которую вы видели только что, утверждают, что у нас нет ничего, даже отдаленно сравнимого с новой многофункциональной машиной, и даже поверхностный анализ говорит, что конструкция содержит как минимум четыре принципиальных новшества. А это значит, что и новые технологии. Со всеми вытекающими. А что это значит еще, Майк?
– Сэр! Машина буквально ничем не напоминает каракатицу, которую вы показывали мне тогда, и…
– Это значит, - прежним тихим голосом, только что приподняв глаза, проговорил Рид, - что вы тупая задница, Майк. И не стоите даже того кофе, который вылакали у нас за все эти годы. Недостаток всех гениев состоит в том, что их ошибки, в отличие от ошибок простых смертных, оказываются слишком дорогостоящими. Катастрофическими. Ваша концепция была слишком хорошей, и оттого мы слишком долго находились в ее плену, не желая видеть противоречащих ей фактов.
XXII
Сухенький старичок, и на людях-то показывался исключительно в черном костюме консервативного покроя, обыкновенно вообще не смотрел телевизор, поскольку в принципе не одобрял нынешних порядков. Но что-то, какое-то особое чутье у него, без сомненья, было, - иначе, начав с самого низа, просто не станешь к пятидесяти годам одним из богатейших людей мира, - так что он тоже видел сенсационное выступления Генерального Секретаря. Неотрывно, чтобы не упустить ни единой мелочи, глядя в экран, позвонил в колокольчик.
– Рашид, - сказал он слуге-пакистанцу, - пусть достанут запись. Пусть выяснят, он ли это на самом деле, или же какой-то клоун. Точно выяснят. Ты понял меня? Пусть сделают без огласки, а с докладом - прямо ко мне.
Нельзя сказать, чтобы сам он особенно сомневался в подлинности докладчика, - хотя бы потому, что был знаком с ним лично, но дело выходило таково, что ошибки должны быть исключены. Совершенно. Не должно быть - ошибок, потому что, если человек на экране действительно он, то, значит, Генеральный Секретарь получил-таки то, что, по общему мнению, не купишь ни за какие деньги. Существование вещей, которые нельзя купить, - раздражало, поскольку мешало приобрести законченный вид его собственной картине мира, той, которую он выстрадал всем опытом своей долгой жизни. Но факт - налицо, и значит - прав именно он, а общее мнение все-таки ошибается, поскольку, если товар существует вообще, то и купить его можно, и вопрос только в цене.
– Дмитрий Геннадьевич, - в голосе Гельветова слышалось этакое ленивое любопытство, - так и не расскажете, что затеваете?
– Зачем, - чуть протяжно ответил Горяев, глядя, этак, чуть в сторону, - сами все увидите. Иначе неинтересно будет.
– А так, значит, - интересно?
– С этим как раз все в порядке. Мно-ого интересного увидите…
Безусловно, что умение скрывать свои чувства есть профессиональное качество для всякого разведчика, и нельзя сказать, чтобы Гаряев был недостаточно профессионален. Но все-таки, при любом даже профессионализме, натуру не спрячешь, а генерал-лейтенант, безусловно, был страстной натурой. Кроме того, - Гельветов за все эти годы мно-ого почерпнул по части практического человековедения, - это помимо врожденных способностей и того обстоятельства, что знал он Гаряева вот уже… Гос-споди боже, - столько не живут. Короче, - он видел, что "безопасник" не то, что обеспокоен, а прямо-таки пребывает в состоянии тихой паники. Самое паршивое, между прочим, состояние, - самое подходящее для того, чтобы наделать каких-нибудь глупостей. Как правило - совсем уж из ряду вон… "Вот и умный же мужик, - размышлял Гельветов, искоса глядя на озабоченного Гаряева, - вообще классные мозги, с ходу суть любого дела секут, а вот характер, как видно, - того… Слабоват для такого рода деятельности. Нынешняя фарамакология слишком нервное дело для таких вот тонких натур. Если бы еще он был убежден в святости дела, которому он служит… которому все они служат… Но он не убежден". Вслух же осведомился:
– С этим - в порядке. А с чем - НЕ в порядке?
– Увидите, увидите! Все-о увидите! Без изъятья.
– Вы, - сказал Керст, - слишком большой интриган даже для кагэбэшника. Мы, между прочим, вполне можем обойтись без ваших фокусов. В чем бы они ни заключались.
В последние год-два он неожиданно сделал головокружительную карьеру на почве научно-технической политики НПО "Симплекс" на местах, как именовались предприятия, использовавшие методы и изделия объединения, исподволь пробился в первые лица, и почему-то относился к Гаряеву не то что без страха, а и вообще без малейшего почтения. Тут вообще существовал своего рода парадокс: Петр Карлович уважал Гельветова, побаивался его и уж, во всяком случае, не позволял себе по отношению к Генеральному ни малейшей фамильярности, Гельветов - чувствовал себя как-то на равных с Гаряевым, и тот, случалось, поднимал на него голос, - зато Керст относился к Гаряеву чуть ли ни с пренебрежением, и тот - пасовал перед ним и перед его хладнокровной, интеллигентной бестактностью.
– А это уж мне решать, - без чего вы можете вы обойтись, а без чего - нет!
Керст уставился на него своими светлыми, наглыми глазами, напевая: "Сколько лесу и веры па-авалено-о…" - и протянул:
– Да ну-у? Не слишком ли много задора на текущий момент, товарищ генерал-лейтенант? Если не сказать - экзальтации?
– Ничего-о, - Гаряев обдал его мимолетным взглядом, явно не желая вступать в перепалку, - посмотрим еще на вашу невозмутимость. Будет случай, прямо сегодня!
И, отвернувшись заорал куда-то в сторону, где работяги продолжали грохотать какими-то громоздкими предметами:
– Долго еще вошкаться будете?! Скорей!!!
Выставка, которую так долго готовил и так стремительно организовал генерал-лейтенант Гаряев, и впрямь производила ошеломляющее впечатление. На тех, кто понимает, конечно. Тут - понимали. Тут вообще была самая благодарная аудитория из всех возможных, поскольку не было непонимающих или даже недо-понимающих. Эти посетители, - почти вся "головка" "Симплекса" и смежных предприятий, все те, кто были в курсе, - оценили и прониклись сразу. Мрачно воодушевленный Гаряев превзошел самого себя в качестве гида и вообще был в ударе. Иное дело, что вдохновение это было сродни вдохновению убежденного камикадзе, непосредственно занятого своим нелегким делом.