Цветок камнеломки

Шуваев Александр

–  Созрели, - непонятно сказал человек, назвавшийся Скотоводом, и Бог знает что еще подразумевавший под этим словом, потому что любые слова его, даже самые невинные, казались имевшими какой-то угрожающий подтекст, намек на что-то кромешное, - оно и к лучшему. Пора. Загостился я, если уж откровенно…

В темноте под навесом наметилось какое-то неторопливое, но весьма целеустремленное движение, настолько непривычное, что глаз поначалу отказывался его распознавать. Тяжело переваливаясь, к самолету, - и к ним, - ползли два громадных прозрачных слизня, распластавшихся в длину футов на восемь, в поперечнике - достигавших пяти-шести, и не менее трех футов в высоту, две чудовищных амебы, два мешка мутноватого, опалесцирующего студня, и слово "ползли" - не вполне подходило для этого способа передвижения. Правильнее было бы сказать, - "катились", как скатывается, увеличившись до какого-то

предела, капля влаги, скондесировавшейся на наклонном стекле. Как гигантские капли ртути, если бы та - да стала вдруг прозрачной и целеустремленно двинулась по своим делам. Михаил тем временем нетропливо открыл какой-то незаметный лючок, и оттуда метра на два высунулся толстенный, не менее фута в поперечнике серый шланг, заканчивавшийся массивным, сильно сплюснутым конусом. Когда хозяин приложил эту исполинскую присоску к поверхности первого мешка, оболочка его в этом месте тут же потемнела, как лед весной, а Михаил, оглушительно гикнув, вдруг вспрыгнул на зыбкую спину мешка, потерял равновесие, затанцевал на одном месте, но все-таки не удержался, скатился на землю, во множестве употребляя почти бессмысленные от слишком частого употребления матерные артикли и восходящие колена родства самых неожиданных объектов в самых оригинальных падежах и склонениях. Он не успел еще закончить своей тирады, когда раздалось оглушительное чмоканье, гигантский Всхлип, перешедший в громкий, постепенно замирающий свист, и мешок почти мгновенно превратился в пустую оболочку, студенистый блин, но, как оказалось, ничего еще не кончилось: процесс значительно замедлился, но она продолжала усыхать, превращаться в тонкую кожицу, иссохшую, почти не существующую шкурку, хрупкую, как личиночные покровы, покинутые насекомым, и точно та же судьба без перерыва постигла второй мешок. Островитянин услыхал, как в недрах машины глухо загудели какие-то насосы, а Михаил неторопливо заправил шланг, достал из кармана чистый, но довольно-таки обширный платочек, протер поверхность присоски, закрыл лючок, протер и его, а потом - вдруг прикурил от спички и швырнул ее, непогашенную, на землю. Майкл отшатнулся, а то, что осталось от двух гигантских глыб студенистой плоти, вдруг пыхнуло быстрым, бездымным, почти не дающим жара пламенем и сгорело без следа. Англичанин вытер пот, неизвестно когда успевший выступить у него на лбу.

–  Нельзя полностью исключить, что вы скотовод, - сказал он с тяжело давшейся флегматичностью, - но что вы дурак, - совершенно бесспорно. Что за страсть к дешевым эффектам?

–  О! Еще какая. Меня может извинить только то, что - не только к дешевым… Ну что, - уперев руки в боки, он повернулся к Майклу всем телом, - полетите вместе со мной?

–  Если меня хорошенько свяжут.

–  И вы всерьез считаете свое поведение логичным? Специально приехать с другого конца света, чтобы побольше тут увидеть, а когда предлагают самый короткий и эффективный способ к этому, - колеблемся, подаем задом и начинаем пятиться. Остается только повернуть восвояси и тогда уже больше не оборачиваться.

–  О, мой бог… - англичанин устало поморщился, как будто у него вдруг нудно заболела голова, - нужно обладать совершенно особым везением, чтобы, попав в Россию, сразу же напороться на психа. Какие бы цели я ни преследовал, в мои намерения вовсе не входит ради их достижения - лететь неизвестно куда, имея в качестве пилота неуравновешенного, совершенно мне непонятного, смутного типа, обожающего дешевые розыгрыши. Видите ли, скотовод, - после сорок пятого года у нас в Германии значительно поубавилось фанатиков. Очень значительно. Можно сказать, что их и вовсе нет.

–  И все живут только для того, чтобы, чуть что, пасовать, отступать и поворачивать назад? Да еще считают это жизнью? Однако дела у вас даже еще хуже, чем я думал… В таком случае не смею настаивать.

Помолчав, чтобы в какой-то мере переварить сказанное, Островитянин осторожно осведомился:

–  И подобное внимание оказывается всем э-э-э… туристам?

–  Разумеется - нет. Только тем, кто обладает таким исключительным знанием русского языка. Понимаете ли, сюда ведь, как правило, наезжают из-за железного занавеса вовсе не Джеймсы Бонды. Вы просто не представляете себе, насколько - не Джеймсы Бонды. Основную массу составляют представители всяких мелких и средних фирмочек, желающих по-легкому сделать хорошие деньги… Впрочем, - мне пора. Очень рад знакомству, было крайне интересно.

Уже делая движение, чтобы отвернуться, Михаил сунул ему руку, сложенную лодочкой.

–  Это следует понимать так, - говоря это Островитянин чувствовал, что делает страшнейшую, самую большую глупость в своей жизни, но его уже понесло, так, что поздно

было - останавливаться и напрасно - уповать, - что приглашение отменяется?

–  С какой стати?
– Скотовод неподдельно удивился.
– Я подразумевал именно то, что сказал: не смею настаивать, мне пора, приятно было познакомиться.

–  И вам есть где разместить пассажира?

–  Иначе не приглашал бы. Прошу…

Облачаясь под пристальным наблюдением тезки, Островитянин не забывал истинной цели своего визита.

–  Вы производите впечатление злого… как это? Шута. Как у Эдгара По. Я все время жду, что эта конструкция развалится под весом моего зада, вы - сделаете кувырок вперед и начнете с хныканьем тереть резиновую шишку, набитую прямо на шлеме… А потом много-много лет с неизменным успехом будете рассказывать байки про идиота, поверившего, что на этом - можно летать…

–  Ларингофон поправьте… Знаете, герр Кляйнмихель, это самое последнее, о чем я беспокоился бы на вашем месте. Вы даже не спросили, куда мы летим…

–  Полагаю, - к вашим стадам, требующим неотложного хозяйского догляда. Это что-то меняет?

–  Хорошо сказано, - Михаил одобрительно кивнул, - может быть, - как-нибудь позже. А сейчас нам дальше. Зна-ачительно дальше…

Часть пульта перед лицом пилота, с виду больше всего напоминавшая очень плотную и пропитанную бесцветным лаком ткань-клеенку, вдруг вспыхнула множеством мельчайших цветных искр, захватив часть "фонаря" и оказавшись многоцветным дисплеем, с самого начала, исходно разбитым на множество рабочих полей. Ожили стрелки на немногочисленных приборах, очевидно, - самых важных, выполняющих функцию дублирования. А потом раздался спокойный, отрешенный звон, ровный басовитый свист и этакое солидное, сдержанное погромыхивание, отдаленная гроза, как это бывает только у очень качественных и очень солидных турбин, так что Майкл как будто бы впервые почувствовал, что игра может выйти вовсе нешуточная: в хрупком с виду корпусе бесновалась силища страшная, в пору чему-нибудь куда более солидному. Тонкие крылья стали еще более плоскими, встали под прямым углом к фюзеляжу и как-то расправились, так что этот двигатель оторвал машину от земли, как пушинку, после чисто символического разбега длиной не более ста - ста пятидесяти футов, а потом - погнал ее вверх плавно, но неудержимо, как возносит ту же самую пушинку в заоблачные выси тропический ураган.

–  И каждый скотовод может позволить себе такую машинку?

–  Уважаемый герр Кляйнмихель! Мне кажется, что у вас сохраняется некоторое недоверие к роду моих занятий. Уверяю вас, - вы не верите мне совершенно напрасно. Если бы у вас в Германии был обладатель стада примерно в сто двадцать тысяч голов крупного рогатого скота вкупе с бойнями, молокозаводами, сыроварнями, кожевенными предприятиями и всей прочей промышленностью соответствующего назначения и размера, он тоже мог бы позволить себе, к примеру "Гольфстрим", а этот самолет - гораздо, гораздо его дешевле. В силу исключительной технологичности. Вот вы скажите, - почему мне никто никогда не верит? Я говорю неправду, - ей-богу!
– не чаще других и реже большинства, - но мне не верят. Что за проклятие, право слово? Вы себе не представляете, как здорово это кое-когда мешает…

–  Очевидно, - глубокомысленно проговорил англичанин, - вы говорите вовсе не то, во что вашему собеседнику хотелось бы верить. Люди, знаете ли, - такие эмоциональные существа… Послушайте, - это крейсерский сверхзвук?

–  Совершенно верно. Видите ли, нам зачастую бывает настолько некогда, что сами по себе масштабы страны прямо-таки вынуждают нас идти на внедрение сверхзвукового транспорта. И, разумеется, соответствующих высот. В нашем случае это восемнадцать километров. Лучше, конечно, гиперзвуковые трансатмосферные средства, но это все-таки перспектива. Кроме того, - это неизбежно будут весьма крупные машины. По крайней мере на первых порах…

–  Вы начали говорить о представителях мелких и средних фирм…

–  А! Совершенно уморительная картина. Прибывают люди, знающие по-русски "водка", "карашёо" и "бабки", но при этом свято уверенные, что в Урюпинске или в Верхней Кижме люди обязаны владеть английским. Есть такие, которые на полном серьезе улыбаются так, как вы улыбаетесь только для лицедейных целей, чтобы изобразить Долбоеба-Иностранца Во Всей Красе Так, Как Его Представляют Себе. В прежние времена такие персонажи на территорию Союза не проникали никогда, ни при каком раскладе, а теперь, - вы не поверите, - лезут и лезут, не зная броду, с трогательной отвагой клерков, подавшихся на Клондайк за золотом. Тут бытует мнение о том, что это русские склонны рассчитывать на "авось", - так вот до этих ребят нам далеко. Кого ни возьми.