Цветок на ветру
Шрифт:
– Хорошо, дорогая, но только на несколько минут. Помни, ты перенесла серьезное испытание и еще… ещё не пришла в себя.
Успешно намекнув на то, что никакие слова Оливии нельзя принимать всерьез, она оставила их и отправились на поиски нюхательных солей.
Филипп ожидал услышать извинения невесты, считая, что ее холодность, несомненно, вызвана боязнью его осуждения. Это одновременно раздражало и возбуждало его. И хотя, судя по поведению, покорной жены из нее не выйдет, она может стать чертовски волнующей любовницей.
– Простите, Филипп, – заговорила, наконец, Оливия.
– Простите? – переспросил он, не веря ушам. Может, он недостаточно хорошо знает английский и поэтому не понимает, что она имеет в виду?
– Я не могу стать вашей женой, Филипп, – повторила она искренне, но без всякого сожаления.
Он всмотрелся в ее прекрасное лицо и неожиданно ощутил леденящий холод. Она не притворяется. Не ждет, чтобы он возразил. Чтобы простил ее за недостойное поведение. А ведь он уже был готов обнять тонкую талию и прижать девушку к себе. Прошептать, что он, конечно, прощает ее. Воспользоваться тем, что они остались одни, провести ладонью по белоснежному кружеву и ласкать маленькие груди, вздымающиеся так соблазнительно.
Неудовлетворенное желание, душившее его, сменилось гневом. Как смеет она первая разрывать помолвку?! Боже! Новости распространятся по кварталу с быстротой лесного пожара! Начнутся разговоры. Он станет всеобщим посмешищем!
– Нет! – взорвался он, раздувая ноздри. – Я не позволю, чтобы мое имя трепал каждый пекинский сплетник!
– Простите, Филипп, – повторила она, слегка поворачиваясь. Лучи утреннего солнца упали на ее лицо, и он с удивлением увидел под ее глазами синие круги. Неужели это из-за него? Из-за тоски по нему? Может, она отказывается от помолвки, сознавая, как опозорила его?
Задохнувшись, он шагнул к ней и сжал ладошку, в которой лежало кольцо. Вдохнул аромат ее волос и кожи.
Оливия напряглась, и он неожиданно понял, что тоскует она вовсе не по нему.
Бледно-голубые глаза стали жесткими.
По кому же в таком случае?
И тут его осенило. Ответ был таким ошеломляющим, что он лишился дара речи. Синклер! Это Синклер привез ее в Пекин! С Синклером она отправилась в Чансынтень!
Дыхание со свистом вырвалось из пересохшего рта. Филипп стиснул зубы. Он еще не отомстил Синклеру за то, что негодяй сбил его на пол ударом в челюсть! И вот теперь Синклер еще раз унизил его! Публично!
– Синклер! – выплюнул он. Его лицо, искаженное ненавистью и бешенством, было почти неузнаваемым. – Когда он лишил вас невинности? По пути в Пекин? В полях вокруг Чансынтеня? Именно там он взял вас? На земле, как китаянку? Как свою жену?
Ответом ему была звонкая пощечина.
– Как смеете вы чернить его?! – яростно воскликнула Оливия, когда он пошатнулся от удара. – Вы подметки его не стоите!
Филипп схватил ее так безжалостно, что она вскрикнула от боли.
– Тварь! – прошипел он, впиваясь пальцами в ее плечи. – Потаскуха!
Оливия пыталась сопротивляться, но он с силой оттолкнул ее. Не удержавшись на ногах, она упала, но не доставила Филиппу
– Почему вы так его ненавидите? – внезапно спросила Оливия. – Потому что он такой, каким вам никогда не стать? Храбрый, благородный и добрый?
Филипп одним быстрым движением упал на колени, и Оливия, испугавшись, невольно сжалась. Но он лишь стиснул ее запястье. Глаза его, превратившиеся в узкие щелки, сверкали восторгом, испугавшим ее больше, чем прежнее бешенство.
– И мертвый! – злорадно добавил он и, схватив валявшееся на полу кольцо, сунул в карман. – Когда придут «боксеры», Синклер погибнет первым!!
– Этого вы знать не можете, – возразила она, но на этот раз в ее голосе звенел откровенный страх и Филипп, рассмеявшись, встал и разгладил воображаемую складочку на рукаве пиджака.
– Могу, cherie! Еще как могу! Когда начнут стрелять, никто не спросит, куда летят пули. И даю слово, одна непременно попадет в Синклера.
– Не посмеете! – неверяще прошептала Оливия, с трудом поднявшись и сжимая ладонями лицо, ставшее пепельно-серым. – Это убийство!
Филипп задержался у двери, разглаживая тонкие усики пальцем с безукоризненным маникюром.
– Если это и так, cherie, наверняка будем знать только я и вы!
– Филипп!
Дверь захлопнулась перед ее несом.
– Филипп, нет!
Пальцы беспомощно скользнули по круглой ручке из оникса. Оливия услышала, как закрылась входная дверь. Поздно. Он ушел.
Девушка прислонилась к стене. Прижалась щекой к гладким обоям. Он не посмеет! Не пойдет на такое! Это было бы чудовищно! Одни пустые угрозы! Он просто пытается ее запугать.
Откуда-то слышались голоса птиц, щебечущих в клетках, и слабое позвякивание ветряных колокольчиков. В дверь нервно постучали.
– Оливия! – обеспокоенно позвала тетка. – Оливия! Все в порядке?
– Да, тетя Летиция, – солгала она и, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, повернула ручку.
Войска прибыли вечером, но, как и предсказывал месье Пишо, в крайне малом количестве. Подразделение американских морских пехотинцев, получивших от командования увольнительные, несколько офицеров и два десятка солдат.
– И это отряд, прибывший для охраны посольства? – бушевал сэр Уильям, взволнованно бегая по кабинету. – О чем только думают власти? Нам нужно серьезное подкрепление! Армия!
– Но морские пехотинцы прошли по Посольской улице со штыками наготове, – напомнила жена, думая при этом не о солдатах, а о Филиппе. Может, не все еще потеряно? Они с Оливией поссорились. Но милые бранятся… все это пустяки. Она пригласит его на ужин, и через несколько дней все уладится.
– Улицы были запружены враждебно настроенными китайцами, – продолжал сэр Уильям, игнорируя жену и обращаясь прямо к Оливии. – Может, теперь посланники поймут, как велика опасность. Сейчас невозможно определить, кто друг, а кто враг. Я уверен, что узнал в толпе одного из слуг мистера Конгера, но для нас все китайцы на одно лицо, и ничего нельзя сказать наверняка.