Цветок с тремя листьями
Шрифт:
— Э? Что случилось? Почему стоим? Уже переправа?
— Отец! — откликнулся Хидэтада. — Отец, это я! Вы забыли… — Он потянулся к седельной сумке.
— Хидэтада?.. Что я забыл? — он потер лоб и нахмурился. И вдруг стукнул себя по лбу ладонью. — Точно! Как я мог! Я же забыл Момо! В этой чертовой спешке! Кто мне будет мять спину в дороге?!
Хидэтада спешился и протянул отцу шкатулку.
— Вот. Ваши лекарства.
— Точно! Вот голова дырявая… хоть ее не забыл, и на том спасибо, — Иэясу несколько раз хлопнул ладонями. — Так, всем остановиться. Кто-нибудь — немедленно возвращайтесь за Момо! Мы подождем
— Хидэтада, видишь вот этот пригорок? — обратился он к сыну и потер ладони, словно моет руки. — Вот здесь-то мы и перекусим, пока ждем.
Багрянец и золото. Осенний сад полыхал увядающей роскошью, и тонкие ароматы спешащих явить себя последним теплым дням цветов смешивались с едва заметным еще запахом увядания.
Юкинага замер на широкой центральной аллее и прикрыл глаза, чтобы насладиться тишиной и ароматами прозрачного осеннего воздуха. Сад молчал. Не стрекотали цикады, не вскрикивали птицы, даже жуки не жужжали в воздухе. Только едва слышный шелест перебираемых слабым ветром листьев. Если вот так стоять — можно себе представить, что это место совершенно пустынно и люди давно покинули его.
— Ты заснул что ли?!
Юкинага даже вздрогнул от внезапного резкого выкрика и открыл глаза. Като Киёмаса стоял поперек дорожки, широко расставив ноги, и перебрасывал из одной руки в другую здоровенную тыкву-горлянку. По всей видимости, в ней было то самое сакэ, за которым он ходил в дом.
— Я думал, ты на берегу уже. Захочешь жрать — скажи, там, на кухне, вроде что-то оставалось.
Юкинага улыбнулся:
— Конечно, скажу. Но пока сакэ меня привлекает больше, — он дернул плечами, словно сбрасывая легкое оцепенение, охватившее его тело, и быстро пошел к ступеням, ведущим к воде.
Киёмаса, ухмыляясь, двинулся за ним, все так же перебрасывая фляжку.
— Вы… вы не выглядите удрученным, — кривоватая усмешка скользнула по лицу Юкинаги, когда они спустились вниз.
— А должен? — Киёмаса сжал свободный кулак и потряс им в воздухе. — Когда эти размалеванные бабы [55] зачитали свое хамское письмо — я был готов отрезать им носы прямо там же. Ты представь! Эти скоты посмели в лицо его светлости заявить, что их ничтожный правитель «милостиво разрешает» господину Хидэёси стать «Императором Японии» [56] ! Его светлость просто дар речи потерял от такой невероятной наглости. Императором… нет, ты это слышал? — Киёмаса хохотнул.
55
Като Киёмаса имеет в виду послов Мин, прибывших заключить окончательный мир между Кореей и Японией (Корея, с которой воевала Япония, была вассальным государством Мин).
56
Хидэёси был оскорблен посланием Императора Мин по нескольким причинам: вассал Хидэёси Кониси Юкинага, который вел мирные переговоры между Кореей и Японией, уверял, что Император выделит Японии часть корейских земель, которые были захвачены японцами. Вместо этого тот лишь даровал Хидэёси, который и так являлся правителем Японии, титул Императора Японии. Во-первых, Япония не была вассальным государством
— Вот я и говорю… Его светлость страшно, невероятно оскорбили и унизили, но вы ничуть не удручены этим… И даже словно радуетесь.
— А-а-а — Киёмаса откупорил фляжку и присосался к горлышку. Выпив, вытер губы ладонью и протянул фляжку Юкинаге.
— Кониси конец теперь. Это ж надо было так облажаться. Мицунари хвостом ходит за его светлостью, умоляя сохранить голову этому дураку.
— Но… ведь господина Кониси тоже обманули, разве нет? Сказали, что послы пришли поклониться его светлости от имени их Императора. Разве не так?
— А… Тебе это тоже Мицунари рассказал?
— Нет… — Юкинага опустил голову, — отец…
Киёмаса вскинул брови:
— Старик Нагамаса… Хоть в чем-то они с Мицунари солидарны, удивительно. Но глупая старая лиса Кониси в этот раз сам себя перехитрил. Впрочем, схожу, пожалуй, тоже за него попрошу. Война, Юкинага! Снова война! Не это вялое перебрасывание письмами! Я уже поклялся его светлости, что швырну к его ногам голову Императора Мин за то оскорбление, за ту пощечину, которые наш господин получил от него. И никаких глупостей. Только честный бой и честный победитель.
— Да… — Юкинага улыбнулся и вздохнул полной грудью, — вы правы, это ожидание было невыносимо. Вы считаете — в этот раз победа будет за нами?
— Конечно! Если дураку Кониси оттяпают башку, то больше никто не будет тащить нас в эту чертову трясину «мирных переговоров». И потом — смотри, как ты вырос! Да десять тысяч китайцев ничто против твоего меча! Выпил? Чего стоишь? Раздевайся!
— Вот никогда не любил холодную воду.
— Вот кто тебя спрашивает? — Киёмаса снова хохотнул и сделал вид, что толкает Юкинагу со сходней.
— Тогда… подождите немного, — смущенно пробормотал тот и сунул руку за пазуху. Вынул оттуда вышитый мешочек и, глядя куда-то в сторону, протянул Киемасе. — Вот. Подарок.
— О? Что это? — Киёмаса развязал мешочек и сунул туда нос. Поморщился и чихнул.
— Это семена. У вас же есть сад.
— А-а-а! — расхохотался Киёмаса. — Теперь мне можно дарить цветочки! — Он высыпал семена в ладонь, поковырял пальцем и, не глядя, швырнул за спину.
Юкинага вздрогнул. Прикусил губы и выдохнул.
— Что? Что такое? Заплачь еще! — Киёмаса покачал головой и снова приложился к фляжке.
— Я… нет. Я просто хотел…
— Я знаю, чего ты хотел, — Киёмаса хлопнул его по плечу. — Не хочу знать, что это и где вырастет. Я уезжаю завтра в Кумамото, буду готовить войска к отправке. И с тобой мы, вероятнее всего, увидимся только в Нагое. А когда мы вернемся сюда, вернемся с победой, ты мне покажешь эти цветы. Ясно?
— Да, — улыбнулся Юкинага.
— Вот и отлично. И не бойся, все прорастет. Семя, посеянное мной, прорастает всегда, — Киёмаса подмигнул и внезапно прыгнул, все-таки сталкивая Юкинагу в воду. — Ты зря потратил предоставленное мной время!
— Теперь будешь сушить штаны!
Киёмаса скинул одежду, разбежался и нырнул следом.