Шрифт:
OCR: vetter
Spellcheck: Liuda
Харьков, книжная фабрика «Глобус», 1995 г. – 368 c., илл.
ISBN 5-7707-7754-0
Художник Криволап Т.П.
Книжная фабрика «Глобус», 1995
Печатается
Э. Вернер. Полное собрание сочинений. Приложение к журналу «Родина».
Т. 7. Мираж, роман. Цветок счастья, повесть.
Перевод с немецкого.
Издание А. А. Каспари, С.-Петербург, ул. Лиговская, 114, 1915 г.
Название на языке оригинала "Fata Morgana", 1896 г.
Аннотация
В книгу Э. Вернер вошло два произведения. Это своего рода психологические драмы, где изображены очень разные, но очаровательные и умные женщины, сильные и смелые мужчины, которые ради любви, дружбы и счастья близких людей готовы пожертвовать собственным счастьем и даже сознательно уйти из жизни.
В романах еще раз подтверждена непреложная истина: искренность и бескорыстие не могут ужиться с завистью и корыстолюбием.
1
Под песни метели, под грохот потока
Над бездной клубящихся вод
На скалах угрюмых высоко-высоко
Цветок одинокий цветет.
К нему нет дороги, и лишь вечерами
На гребне угрюмой скалы
Терзают добычу и машут крылами,
И клекчут сердито орлы.
Волшебную силу цветок сохраняет.
Тому, кто его оборвет,
Он счастья ключи золотые вручает
И горе в замену берет.
Но скалы чернеют угрюмо и строго,
Но мечется злобный поток…
Лишь смелым над пропастью ляжет дорога,
Лишь им улыбнется цветок-недотрога,
Волшебный, стыдливый цветок.
Молодой человек, только что прочитавший это стихотворение, опустил лист бумаги на колени и заявил с комической торжественностью:
– Итак, господа, теперь вам известно, где нужно искать свое счастье. Среди тысячи цветов необходимо найти именно тот, о котором говорится в только что прочитанных строках. Что касается меня, то я пущусь на его поиски сейчас же, как только этот прекрасный май перестанет поливать нас осенним дождем и пронизывать холодным ветром.
Действительно, несмотря на конец мая, погода стояла ненастная, что, впрочем, часто бывает в горах. Крупные капли дождя непрерывно барабанили в стекла окон, а низко нависшие тучи покрывали горы и лишь изредка позволяли видеть их смутные очертания. Однако чем неприветливее была погода, тем уютнее казалась гостиная на роскошной вилле, находившейся в самом живописном месте горной долины. Со вкусом обставленная комната, украшенная коврами, картинами, альбомами и разными безделушками, производила особенно приятное впечатление. По всей обстановке этой гостиной можно было заключить, что владельцы виллы – очень богатые люди.
Несмотря на весну в камине, вокруг которого разместилось небольшое общество, пылал яркий огонь. В широком, глубоком кресле полулежала молодая женщина с очень тонкой, хрупкой фигурой. На ее прекрасном лице, бледном до прозрачности, ясно выражалось страдание, какое бывает у больных, измученных долгой, тяжелой болезнью. Темные волосы слегка вились на висках и спускались вниз двумя толстыми, блестящими косами,
У противоположной стороны камина сидел пожилой господин с представительным видом чиновника, занимающего высокий пост. Он внимательно читал газету, по временам с чувством удовлетворения поглядывая на своего сына, только что прочитавшего стихотворение, и на его юную соседку с очаровательным детским личиком и ямочками на щеках, которая улыбаясь, смотрела на листочек исписанной бумаги.
– Это – твое собственное произведение, Генри? – спросила она.
– О, нет, нет, – поспешно ответил Генрих, – я только перевел на удобопонятный язык то народное поверье, которое распространено в этой местности. Мне его сообщил старый Амвросий на своеобразном горном наречии, а я перевел его, чтобы прочитать вам, госпожа Рефельд, и тебе. Что касается поэзии, то я покончил с ней навсегда, с тех пор, как Гвидо подверг беспощадной критике мое первое стихотворение, попавшееся ему на глаза.
– Вот как! А я и понятия не имела, что Генрих Кронек пишет стихи! – с легкой насмешкой заметила больная.
– Только один раз я совершил такое преступление, и наказание последовало сейчас же вслед за действием. Гвидо, на суд которого я представил свое несчастное произведение, так строго осудил его, что я немедленно же собственноручно сжег свое детище.
– И с тех пор Генри совершенно исцелился от своего недуга, – улыбаясь, проговорил Гвидо, не отходя от кресла госпожи Рефельд. – Сердись – не сердись, милый Генрих, но между друзьями должна быть полная искренность. Ты прекраснейший товарищ, незаменимый собеседник, обладаешь всевозможными качествами, но поэзия тебе не дается. Как ни старайся, у тебя не выйдет ничего, так как у тебя, к сожалению, нет ни малейшего таланта. Это говорю тебе я, Гвидо Гельмар!
– Знаменитый поэт! – в тон Гельмару насмешливо закончил Генрих. – Как видишь, я покорно склонил свою голову перед твоим авторитетным заявлением и с поэзией покончил навсегда. Ну, а как ты думаешь, Кетти, не отправиться ли нам вдвоем – тебе и мне – на поиски цветка счастья? Приключений у нас в пути будет немало, так как придется взбираться ввысь, к самому небу, но я буду твоим защитником, рыцарем без страха и упрека.
– О, я с удовольствием пойду за счастьем хоть на край света! – весело воскликнула молодая девушка.
– Не понимаю, Генрих, какого счастья тебе еще нужно? – вмешался в разговор Гельмар. – У тебя есть завидная способность всегда чувствовать себя довольным. Ты весело скользишь по поверхности жизни, никогда не заглядывая в ее глубину. Далеко не все обладают таким даром.
– Ты очень любезен, Гвидо, благодарю за лестное мнение о моем легкомыслии, – сухо заметил Генрих и, подойдя к госпоже Рефельд, передал ей написанное стихотворение.
Оба товарища были приблизительно одного возраста, но по внешности резко отличались друг от друга. У Гвидо Гельмара был вид настоящего поэта. Его лицо с тонкими, правильными чертами носило печать гражданской скорби; темные глаза были мечтательно устремлены вверх, а длинные вьющиеся волосы живописно падали на плечи. Гельмар был небольшого роста, что приводило его в отчаяние и заставляло принимать разные пластические позы, чтобы как-нибудь поднять свою незаметную фигурку. В настоящий момент Гвидо опирался одной рукой на спинку кресла, в котором полулежала Рефельд, а в другой вертел цветок, взятый из вазы.