Цветок виселицы
Шрифт:
Эфросиния взяла Тура Эгиля под руку.
— Тур, дорогой, какую пастушку ты себе выбрал! Quelle odeur de paysan! Tres charmante!
— Конечно, от меня пахнет по-деревенски! — улыбнулась Ингрид, и на ее смуглом, загоревшем во время путешествия лице, ослепительно сверкнули белоснежные зубы. Эфросиния же всегда опасалась загара. — Я ехала верхом всю дорогу. Не удивительно, что мое платье пропахло лошадью.
«Деревенщина, а знает французский», — подумала Эфросиния, прищурившись. Она не успела обдумать
— Какой у вас замечательный гобелен!
— Да, пасторальный сюжет, — быстро объяснила Эфросиния, чтобы блеснуть своими знаниями.
— С чего вы взяли? — улыбнулась Ингрид. — Это Зевс, который только что соблазнил Ио.
Эфросиния вспыхнула.
— Но ведь здесь нет никакой женщины!
— Конечно, зато есть корова. Когда Гера обнаружила, что Зевс неравнодушен к Ио, она превратила ее в корову.
— Какой ужас! — воскликнула мать Эфросинии. — Надо сейчас же снять этот гобелен!
— Зачем? — удивилась Ингрид. — Ведь это произведение искусства.
— Женщины не должны знать слишком много, — вмешалась Эфросиния. — Мужчины не любят ученых женщин.
— Вы правы, они так глупы, что им нужны гусыни, которые думают только о своей внешности. А потом они чахнут от тоски с такими женами.
— Ты права, Ингрид, — Тур Эгиль улыбнулся. — Как хорошо, что ты приехала! Нам с тобой надо обсудить наше будущее. И ты должна рассказать мне побольше о Гростенсхольме.
— Вот как? — сладким голосом проговорила мать Эфросинии. — Значит, малютка Ингрид получит в наследство поместье? Недурно.
«Чертова баба», — подумала Ингрид.
— Конечно, ведь чем-то я должна была прельстить Тура Эгиля. Если не ошибаюсь, ты женишься на мне исключительно ради Гростенсхольма?
— Разумеется, — улыбнулся он, не отрывая от нее влюбленного взгляда.
Эфросинию охватил гнев, но ей удалось преодолеть его.
— Тур Эгиль, по-моему, Ингрид сейчас следует подняться наверх и переодеться, если только у нее есть с собой запасное платье. А мы с тобой пока посидим на террасе.
— Конечно, — тут же вмешалась ее мать, — ведь Тур Эгиль еще не слыхал, как ты поешь и играешь на лютне. Это бесподобно!
В глазах Тура Эгиля мелькнула растерянность.
— Сейчас, тетушка, меня не прельщают никакие песни, ведь я собираюсь жениться на прекраснейшей из девушек!
Казалось, Эфорсинию вот-вот хватит удар, если у девиц ее возраста когда-нибудь бывают удары.
— Мы можем просто поболтать, если Эфросиния не против, — быстро сказал Тур Эгиль.
«Прекрасно, — подумала она. — Я отдам ему все. Заставлю понять, сколько радости он испытает в моих объятиях, если только он откажется от этой желтоглазой ведьмы!»
— С удовольствием! — она положила руку ему на плечо и послала Ингрид сладкую улыбку и взгляд,
«Нет, дорогая, ничего у тебя не выйдет, — ответила Ингрид на взгляд Эфросинии. — Я знаю, что ты за штучка и что у тебя на уме. Ты хуже любой продажной женщины, те по крайней мере ничего из себя не строят. Игра, которую ты ведешь с мужчинами, в тысячу раз хуже и грязнее. Но ты слишком глупа».
— Поболтайте, я скоро приду, — сказала она Туру Эгилю.
Но Ингрид была бы не Ингрид, если б отказала себе в маленьком фокусе. Одним взглядом она заставила жениха на многое посмотреть иначе.
Тур Эгиль и прекрасная Эфросиния расположились на террасе, примыкавшей к гостиной. Мать скромно удалилась, чтобы им не мешать.
Эфросиния сидела так, чтобы в вырезе платья Тур Эгиль мог видеть ее грудь, правда, под тончайшей шалью. Она соблазнительно подалась к нему.
— Ну что, Тур Эгиль, я сильно изменилась с тех пор, как мы виделись в последний раз?
«Господи, какая же она самодовольная кукла», — с удивлением подумал Тур Эгиль. Раньше он этого не замечал.
Коварный взгляд Ингрид на многое раскрыл ему глаза. Он видел и то, что было, и то, чего не было.
— Конечно, ты изменилась, — сказал он. — Ты изрядно пополнела.
Эфросиния отпрянула от него, онемев от гнева.
— Как это пополнела? Какая была, такая и есть!
— И потом, почему ты такая бледная? У тебя совсем чахлый вид! Ты только посмотри на Ингрид — здоровая, румяная, красивая! А какая она умная! Разговаривать с ней — истинное удовольствие!
Эфросиния кипела от гнева. До сих пор все мужчины говорили ей только комплименты, и она привыкла упиваться ими. От слов Тура Эгиля у нее перехватило дыхание, потом в ее душе, точно лава в вулкане, заклокотала оскорбленная гордость. Его последняя похвала Ингрид вызвала извержение вулкана. Эфросиния схватила канделябр и стала с бешенством бить Тура Эгиля по голове. Ее обуревало единственное желание — уничтожить того, кто посмел предпочесть ей другую женщину. Зазвенело разбитое стекло, и Тур Эгиль Фредерик Севед Франке тихо сполз на пол. Канделябр был окован серебром, такие канделябры обычно ставятся на пол.
Когда прибежала мать и служанки, Эфросиния стояла и с удивлением смотрела на своего троюродного брата.
— Что ты наделала? — в ужасе закричала мать.
— Он сказал… сказал, что я… бледная! И глупая!… Так ему и надо!.. Вели ему встать.
Но было уже поздно. Пришла Ингрид, пришли слуги, пришел отец Эфросинии. К тому времени дворецкий уже привел представителя закона.
Мать сделала последнюю отчаянную попытку спасти дочь.
— Это она убила его! — закричала она, показывая на Ингрид, которая сидела на полу, положив голову Тура Эгиля себе на колени.