Цветущая, как роза
Шрифт:
— Дешево отделался, — отметил я, складывая письма, чтобы уложить их в карман, и швырнул ему на стол свою расписку.
Отец снова отхлебнул — он делал это время от времени в течение всего нашего разговора — и посмотрел на меня мутными глазами.
— Первый раз смотрю на тебя без отвращения, — признался он, и в голосе его послышались почти добрые интонации. — Послушай, мы расстаемся врагами, не так ли? Из-за чего? А, припоминаю, та красоточка в доме Мэдж. Но, поверь, как мужчина мужчине скажу тебе, что никто из нас ничего не потерял. С виду огонь, а на самом деле холодна, как камень. Орала, как недорезанная, как только я прикоснулся к ней, а потом сбежала с этим круглоголовым жирным мужланом Мейкерсом. Будем надеяться, что он хоть женился на ней. Вот она удивится! Эти парни только выглядят так, будто согласны на один поцелуй в месяц
Что бы я ни сказал, это не тронуло бы его, а лишь обнажило мою жгучую рану перед его презрительным взглядом. Возвращаясь из Маршалси, я раздумывал над тем, что по всей видимости, он уже успел даже забыть ее имя. Он предоставил этим двум беззащитным людям приют, привел в порядок дом и терпеливо обхаживал девушку. Затем подстрекал толпу против ее отца и заплатил Джиму, чтобы убить его с одной единственной целью. И не достигнув желаемого, сразу выбросил из головы всю эту историю! Я же готов был следовать за ней на край света, стоять, если будет на то воля Божья, между ней и ее собственным безрассудством, служить ей до последних дней моих. Неужели же разница между мной и моим отцом ограничивалась тем, что мне было двадцать, а ему пятьдесят? Неужели и моя страсть угаснет и рассыпется в прах с годами? Я поклялся, что этого не произойдет, и ускорил шаг. Назад — в Лондон, в Америку, к Линде!.. Мы намеревались отплыть в марте, когда улягутся зимние штормы. Я провел всю зиму в доме Горе, обсуждая с ним его планы и помогая ему делать покупки, необходимые для поездки. В начале марта он передал дом своему кузену, и мы вместе отправились в Плимут, чтобы наблюдать за погрузкой багажа и ждать прибытия всех остальных. Минувшая зима была суровой и холодной. Я всего лишь раз виделся с Линдой. Бездействие раздражало Эли, он пытался получить работу где-то на платной конюшне, и пришел к Горе за рекомендательным письмом. Пока они обсуждали все детали в кабинете, Линда сидела со мной в гостиной. Я был в невероятном смущении и чувствовал, как атмосфера в комнате сгущалась от моих невысказанных вопросов и упреков. Но Линда, казалось, вернулась к своему прежнему беззаботному состоянию, которое я разделял с ней когда-то, гуляя по полям и лесу. Она болтала о планах Эли, о предстоящем путешествии, я же сидел, изредка бросая короткие реплики и нерешительные взгляды. Она носила плащ с капюшоном, уродливый и бесцветный. Капюшон укрывал ее блестящие волосы и бросал темную тень на прелестное личико; плащ скрывал грациозные формы стройного округлого тела. Он облегал ее только в плечах, ровных и худеньких, что вызывало в памяти жгучее воспоминание о тех временах, когда она в первый день нашего знакомства ступала рядом со мной, любуясь своим шелковым платьем. Мне хотелось кричать: «Зачем ты сделала это, Линда?» Но рвавшиеся наружу слова так и остались невысказанными.
— Я так рада, что ты едешь с нами, Филипп, — сказала она. — С тобой все не так страшно. — Она помолчала немного, а затем спросила: — Ты видел Эдит Ломакс?
— Да. Ломаксы приезжали всей семьей неделю назад поговорить с Натаниэлем.
— Какая она?
Я напряг память, потому что дочь Вильяма Ломакса настолько не поразила моего воображения, что я едва мог припомнить ее черты.
— Она молода, конечно, — выговорил я. — Бледная, довольно хрупкая на вид. Спокойная и серьезная. Я не очень-то обратил на нее внимание.
— По крайней мере, она молода, как и ты, Филипп. Там, наверное, будет трудно для молодых людей…
Голос ее прервался.
— Шесть избранников мистера Горе молоды, и четыре из них — я не ошибаюсь? — да, четверо женаты. Двое имеют детей. Я думаю, что у тебя не будет недостатка в обществе.
— Кезия… — начала было Линда, в ее голосе я уловил неприязнь и готов был выслушать признание. Но оно так и не последовало. — Эли ни о чем другом не думает, кроме как о том, что земля в Америке свободна. Он был просто вне себя от радости, когда мистер Горе сообщил, что нам дадут столько земли, сколько мы будет в состоянии обработать.
— Да, — угрюмо подтвердил я, вспоминая эти давние разговоры у затухающего огня в кузнице Шеда. — Для него это много значит.
— Я часто думаю о тебе, когда
— Как и все остальные, — резко ответил я. — Приехав домой, чтобы уладить дела с отцом, я провел ночь в деревне и обсудил все с Энди Сили. Он согласился поехать со мной. Он будет пахать, а я — выполнять работу кузнеца.
— Работу кузнеца! Это просто смешно, Филипп. Ты ведь джентльмен.
— Нет, — ответил я. — Там, куда мы направляемся, не будет джентльменов. Я буду эмигрантом — таким же, как и вы все.
Как раз в этот момент дверь открылась, и вышли Натаниэль и Эли. Эли засовывал в карман какую-то бумагу. Вид у него был чрезвычайно довольный. — Добрый вечер, мистер Филипп, — поприветствовал он меня. — Ну, жена, я готов. Линда послушно поднялась, натянув на голову капюшон. Я тихо попрощался:
— До свидания, миссис Мейкерс. Доброй ночи, Эли.
Следующая наша встреча произошла уже в Плимуте.
Натаниэль, который занимался организационной стороной нашего путешествия, снял судно со странным названием «Летящая на Запад», и сразу после прибытия в Плимут мы принялись упаковывать вещи. Глядя на все эти запасы, я никак не мог представить, что такое хрупкое маленькое суденышко сможет доставить все наши пожитки и все наши надежды в полной сохранности через огромное пространство серой морской стихии. Там были и ящики с гвоздями, и слитки металла, и плуги, и оконные стекла, пересыпанные опилками, и разного рода инструменты. Несколько дюжин бочек содержали провиант: солонину, сельдь, галеты, муку и сахар. Потом шли наши личные вещи: одежда, белье, посуда, книги. Были также мешки с семенами пшеницы и кипы фуража для животных — десяти лошадей, трех коров и быка, да еще коз и птицы. И в придачу были мы сами, сейчас я перечислю по именам всех своих попутчиков. Во-первых, Натаниэль Горе, возглавлявший компанию, направлявший и контролировавший ее. Затем Оливер Ломакс, Вильям, его брат, жена Анна с дочерью Эдит. Кезия, Линда и Эли Мейкерсы. Джозеф Стеглс с женой Люси и трехлетней дочерью Бетси. Исаак Картер с женой Мэри и малолетним сыном Яковом. Две супружеские пары — Амос и Кристина Битон и Мэтью и Дина Томас. Два молодых человека — Герри Райт и Тим Денди. Наконец мой помощник Энди Сили и я сам. Всего двадцать два человека, не считая экипажа. Вновь прибывавших встречали Натаниэль и Эли.
Несмотря на то, что это заставит нас еще на некоторое время задержаться в Англии, я все же подробно расскажу одну историю, которая носила невинный характер, но все же касалась людей, которые играли в нашем предприятии немаловажную роль.
Натаниэль снимал комнаты в таверне у самого причала — не припомню ее названия, кажется, она называлась «Возвращение моряка». Хитроумная вывеска. Бар всегда был полон людей, только что вернувшихся из Гвинеи, Вест-Индии и с западных берегов. Это были разношерстные, яркие, интересные люди, жаль, что я не располагал достаточным временем, чтобы наслаждаться их обществом. Однажды вечером, когда усталые после наших трудов, мы с Натаниэлем налегали на ужин, сидя в крошечной комнатушке, быстрым шагом вошла служанка со словами:
— Мистер Горе, сэр, там вас хочет видеть какой-то тип. Я сказала, что вы ужинаете, но он и слушать не желает.
Натаниэль поднял свой острый подбородок.
— Как его зовут? Что ему нужно? Это по поводу корабля?
— Он не называет своего имени. Но, думаю, что это касается корабля, сэр.
— Проведите его сюда, — приказал Натаниэль.
Через минуту на пороге появился высокий смуглый мужчина, с непокрытой головой, которому пришлось пригнуться, чтобы не удариться о притолоку. Глаза его сразу заблестели при виде Натаниэля. Он прикоснулся к своим курчавым волосам в знак приветствия, скорее шутливого, чем почтительного. На нем был кожаный жилет, надетый поверх истрепанной рубахи с рукавами до локтей, пара потертых штанов и тяжелые самодельные башмаки. Тем не менее, впервые в жизни я видел такого обаятельного человека.
— Добрый вечер, джентльмены, — произнес он голосом не менее странным, чем его одеяние. — Вы и есть мистер Горе, как я понимаю, и он взглянул на Натаниэля.
— Он самый. Чем могу служить?
— Да самой малостью, сэр.
— Давайте-ка послушаем, что там у вас, — сказал Натаниэль, усаживаясь поближе к камину. Он казался ребенком рядом с этим великаном, и я думаю, почувствовал это, потому что резко бросил гостю:
— Садитесь, друг мой, вы слишком высоки для этой комнатенки.