Цветущая, как роза
Шрифт:
— Ты просто дурень, — снова выругался я. — И сколько по-твоему, я мог оставаться в неведении? Я все-таки был о тебе лучшего мнения. Оставил бедную девушку одну в таком страшном месте.
— Я же предложил жениться на ней. Ни один мужчина не мог бы сделать для нее больше. А остаться с ней там и еще больше опозорить ее имя — разве я мог?
— Ты мог обратиться прямо ко мне! Но у тебя, как у большого ребенка, ни капли здравого смысла. Стой здесь и не сходи с места, — строго велел я. Эли, который замешкался в дверях, чтобы поговорить с мистером Томасом, поравнялся со мной, и я положил руку ему на плечо, знаком привлекая к себе внимание.
— Эли, — начал я. — Ты слышал о Магитабель Пикл? Я имею в виду, где она? Ты знаешь, что отец выгнал ее из дому?
— Да, — ответил Эли. — И правильно сделал. Я бы тоже не потерпел блудницу под своей крышей.
— Но она не блудница. Интересно, доводилось ли тебе когда-нибудь встречать блудницу. Если да, то ты должен был бы знать, что с ними подобных вещей не случается. Она просто несчастная девушка, влюбившаяся в человека, которого не одобрили ее родители. Она не может оставаться одна в таком жутком месте.
— Ей не место в Зионе вообще, — категорично отрезал Эли. — Я полностью согласен с Пиклом. Ее нужно гнать, как Агарь.
— Бог ведь помог Агарь, — парировал я. — И эта девушка должна получить поддержку. Я поговорю с Пиклом, я созову собрание.
— Опростоволосишься, парень, — произнес Эли тоном дружеского предупреждения. — Это христианское общество, а она совершила смертный грех.
— Она совершила его не одна, — начал было я, но Эли упрямо выставил челюсть.
— Пойдем, жена, эти речи не для твоих ушей.
Я видел, что Линда что-то прошептала мне одними губами, мы обменялись взглядами. Я не понял ее, думая, что она просит меня уступить. Но она повернулась и, сложив ладони, произнесла четким срывающимся голосом:
— Я думаю, что Филипп прав, Эли. Никого нельзя оставлять на мельнице одного.
— Пошли домой, ты сама не знаешь, что говоришь, — ответил ее муж, и с силой, которую он на моих глазах никогда не применял к ней, схватил ее за руку и потащил прочь.
С того дня, как Файнеас Пикл обосновался у Прохода, на собрания он приезжал в повозке, на которой помещалось четверо человек спиной к спине. Впереди сидел он с Кезией, сзади обычно сидели Магитабель и Мэри. В это утро Мэри одна взбиралась на повозку, а Кезия укутывала свои костлявые колени пледом, когда я прибыл к ним во двор.
— Пикл, — начал я. — Хочу сказать вам кое-что.
— Ну, — отозвался тот, с видом, явно свидетельствующим о том, что он прекрасно знал, о чем пойдет речь.
Мне было крайне неприятно, что, стоя внизу под его повозкой, я вынужден глядеть на него снизу вверх.
— Это по поводу Магитабель… как вы, наверное, понимаете. Полагаю, что вы очень расстроились и разозлились, но поверьте, все это не так страшно. Она потеряла любимого человека, она ждет ребенка. Дайте же ей хотя бы тепло родительского дома и поддержку близких людей.
Конечно, глупо было с моей стороны начать просить в присутствии Кезии. Файнеас, который никогда не отличался властностью, полностью находился у нее под каблуком. И теперь он не проронил ни слова, только весь сник и начал вертеть в руках поводья, предоставив Кезии возможность отвечать.
— Ясно как день, почему вы, мистер Оленшоу, так хлопочете за нее. Ее кавалер был ваш человек, а каков слуга — таков хозяин. Но истинные христиане непримиримы к прелюбодеянию, даже если оно прикрыто
— Нет, постойте, — настаивал я.
Прихрамывая, я подошел к голове упряжки, так что, трогаясь, он неизменно должен был наехать на меня. Не обращая внимания на Кезию, я не спускал глаз с бледного лица Файнеаса, с которого не сходило выражение загнанности и растерянности, и я решился пустить в ход свой последний аргумент.
— Мачехи — это дело известное, — сказал я. — Не слушайте ее. Подумайте о родной матери бедной девочки. Что сказала бы она? Даже если девушка оступилась, ведь отправив ее одну в столь страшное место, вы ничуть не исправили ситуацию. Ральф Свистун говорит, что женится на ней, и думаю, что это не такой уж плохой выход. Помню, что даже в Библии есть что-то по этому поводу. Поезжайте туда сейчас же, заберите ее домой, накройте обед и обсудите все это. Сделайте это, Пикл!
По выступающим напряженным скулам разлился бледно-розовый глянцевый румянец. Он так сжал поводья, что побелели костяшки пальцев. — Вы неплохой, мистер Оленшоу, но в этом случае всякая мольба — это дьявольское оружие. Вы ведь знаете Библию, так что лучше перечитайте то, что там сказано по поводу блудниц и обольстителей, и помните: те, кто проявляют терпимость к этому греху, становятся такими же грешниками, даже хуже. Что касается матери этой девицы, то она была порядочной женщиной, не в пример дочери своей. И я благодарю Бога за то, что она не дожила до этого дня. Она сказала бы то же, что и я: что посеешь — то пожнешь. Пошла, Брауни.
Я отпустил гриву лошади и отступил назад. Ральф покорно стоял там, где я оставил его.
— Возьми мою кобылу, — приказал я. — Отправляйся на мельницу и без девушки не возвращайся. К твоему приезду мы накроем стол к обеду.
Джудит поставила на стол еще один прибор, я наполнил вазу яблоками и изюмом, который Ральф привез из Салема. Но все мои надежды утешить убитую горем Магитабель рассеялись, как только я увидел ее. Она всегда казалась мне существом бледным и бесцветным, но в тот момент ее можно было сравнить с вымокшей кухонной тряпкой. Веки ее были совершенно прозрачные и вместе с тем распухшие настолько, что она едва видела сквозь узкие щелочки, лицо приобрело землистый оттенок.
Однако внешность ничем не выдавала ее положения, и я никак не мог объяснить себе, почему она решила открыть свою тайну так поспешно. Что, это просто паника? Или женщины всегда суетятся по такому поводу? Она села на стул, который я ей заботливо подставил, приняла тарелку, полную еды, которую поковыряла ножом и сразу же отставила в сторону, и в ответ на мой вопрос, не хочет ли она чего-либо другого, произнесла:
— О нет, спасибо, — и погрузилась в скорбное молчание.
Все общество за столом было охвачено страшным напряжением, и любое замечание, произнесенное, чтобы разрядить обстановку и восстановить непринужденную беседу, звучало как-то неестественно и натянуто, что усугубляло ситуацию. Бедняга Майк с выражением глубокого сочувствия на смешном обезьяньем лице долил в ее стакан воды, которую она тут же жадно выпила, и при виде слез, снова заструившихся по бледным щекам, утешительно произнес: «Ну-ну!». Но его слова не возымели эффекта, и через несколько минут мы отложили в сторону ножи и вилки и сидели, беспомощно глядя друг на друга. Наконец, я взглядом приказал Джудит встать и проводить девушку в комнату, которую они должны были отныне делить.