Цветущий сад
Шрифт:
Она обхватила лицо руками, низко опустив голову. Стоило ли объясняться? Главное, что они любят друг друга. Рамон принялся целовать ее губы, шею, грудь. Затем уложил на цветы и слился с нею с величайшей нежностью и любовью.
Глава 11
Когда сквозь густую листву на землю начали постепенно опускаться сумерки, Рамон наконец помог Нэнси встать и обнял ее.
— Так как насчет Уинтертона и Васильева? — обратился он к ней в третий раз.
Несмотря на нежность, с которой он обнимал
Нэнси прижалась к Рамону, положив голову на его могучую грудь.
— Вир никогда не был моим любовником, — сказала она тихо.
— Значит, мой приход оказался своевременным. — В его голосе прозвучала холодная насмешка.
Нэнси улыбнулась. Ей казалось, что она никогда не забудет ужаса той страшной сцены. Теперь же все это куда-то кануло.
— Ведь так? — Он приподнял ее подбородок.
— Я никогда не хотела стать любовницей Вира. Мне было очень одиноко, а он заботился обо мне. Думаю, что его внимание помогло сгладить боль и страдания, которые я испытывала из-за тебя.
— А Ники?
Она посмотрела ему в глаза:
— Ники был моим любовником всего одну ночь.
— Верю. — Но по его голосу она чувствовала, что это не так.
Нэнси переплела свои пальцы с его пальцами, и теперь уже она удерживала Рамона, глядя на него широко раскрытыми, темными, полными искренности глазами.
— Я приехала сюда, чтобы скрыться от тебя, а не для того, чтобы встретиться. Ты как-то говорил, что никогда не поедешь на Мадейру, и я поверила. Мне казалось, что это единственное место, где я случайно не встречусь с тобой. Я собрала свои вещи и уехала, но не могла забыть тебя. — Голос ее стал глуше. — И вот ты появился здесь. У меня больше не было сил сопротивляться. Твоя близость притягивала меня словно магнит. И не важно, что ты проявлял равнодушие и грубость, для меня было утешением по крайней мере видеть тебя.
Увидев тебя с Тессой, такой молодой и хорошенькой, увидев, как она обожает тебя, как ты смотришь на нее, как обнимаешь, я не смогла этого перенести. Вот тогда-то мы с Ники и стали любовниками. Я нуждалась в физическом утешении. Мне хотелось, чтобы меня любили. Но все это произошло случайно. — Губы ее скривились в мимолетной улыбке. Ей очень хотелось, чтобы Рамон понял ее. — У Ники, как и у тебя, много любовниц, но они ничего не значат для него, так же как и для тебя. Ники не влюблен в меня, да и мне он безразличен. Просто в какой-то момент нас потянуло друг к другу. Вот и все.
— Можешь ли ты простить меня? — Глаза его блестели от внутренней боли.
В ответ она поцеловала его. Это был продолжительный, глубокий, полный любви поцелуй.
Медленно, рука в руке, они поднимались по тропинке к отелю.
— Сюда едет Джек, — сказала она. — Хотя ты должен это знать.
— Я не знал, но это не имеет значения.
— Никакого.
Они продолжали идти молча. Сквозь тонкий шелк платья она чувствовала тепло его крепкого бедра, прижимающегося к ее телу.
— Я должен объясниться с Зией.
Нэнси остановилась, глаза ее расширились.
— Ты сделал это?
Он засмеялся:
— Хотел сделать. Только потому, что не мог быть с тобой. А если не с тобой, то мне было все равно с кем.
— Но бедная девочка…
Он поцелуем заставил ее замолчать.
— Эта девочка ничего не узнает.
Нэнси неожиданно вздрогнула.
— А если бы ты не приехал сюда… Если бы остался в Нью-Йорке… Если бы поехал в Париж или Рим…
Рамон остановился и, положив руки на ее плечи, пристально посмотрел ей в глаза:
— Неужели ты ничего не понимаешь? Мой приезд на Мадейру не был случайностью. Я появился здесь, потому что знал, где ты. Что, по-твоему, я делал в Нью-Йорке, когда тебя там не оказалось? Просто пожал плечами и все?
— Не знаю…
— Так я расскажу тебе. — Его голос снова стал мрачным. — Я поехал в Хайяннис, чтобы увезти тебя силой. Но тебя там не было. — В его словах явно чувствовалась боль и ярость.
Нэнси задрожала от ощущения его желания и любви к ней.
— Твой дворецкий сообщил, что у мэра был сердечный приступ и что ты уехала на Мадейру.
Она прижалась к нему, ноги ее внезапно ослабели. Он почувствовал ее реакцию и неожиданно усмехнулся:
— Не беспокойся. Я не вторгался к нему, но наверняка сделал бы это, если бы в пароходном агентстве не подтвердили, что ты уплыла на «Мавритании». Я последовал за тобой на «Бремене», а в Саутгемптоне пересел на «Кезию».
— И о чем ты думал при этом?
Жесткие складки вокруг его губ смягчились.
— То ли я сошел с ума, то ли ты свихнулась. То ли ты сбежала, то ли ждешь меня. По прибытии на Мадейру мне хотелось верить в последнее. Другое, по-моему, было невозможно.
— И потому ты пришел в мою комнату?
—Да.
Они помолчали. Над ними свисали цветы мимозы и цеплялись за волосы.
После короткой паузы она тихо произнесла:
— Прости меня, Рамон. Я должна была остаться в Нью-Йорке и выяснить с тобой все после обвинений моего отца в твой адрес.
— Не надо извиняться. Не надо этих «должна была».
Сквозь последние ряды деревьев уже можно было видеть золотистые стены и розовые крыши отеля.
— Я люблю тебя, дорогая. Только это имеет значение.
Они надолго замерли в страстном поцелуе, затем вышли из-за цветов и деревьев и прошли через лужайку, держась за руки.
Бобо, в великолепных бархатных светло-вишневых брюках и очень коротенькой блузке, прервала беседу с Люком Голдингом и уставилась на них. Костас усмехнулся и нырнул в бассейн, чтобы поплавать напоследок. Уж если Нэнси начала флиртовать, видимо, теперь ее не остановишь. Сначала Уинтертон, затем Васильев, теперь Санфорд. Костас вынырнул, широко улыбаясь и стряхивая воду с ресниц. Вероятно, у Джека Камерона в семье бунт. Интересно, как он справится с ним.