Цветы бессмертия

Живаев Данила

Сидевший напротив Правдина мужчина начал диалог.

— Ты в порядке?

— Мне хочется пить. — еле разборчивым голосом ответил Правдин.

Этот мужчина открыл сидушку фургона и достал оттуда маленькую бутылку воды, после чего передал Павлу. Павел чуть было не выхватил эту воду, открыв бутылку, начал жадно быстрыми глотками пить.

— Правдин Павел Анатольевич? Всё верно? — спросил мужик без маски.

— Да. — ещё продолжая пить воду, сказал Павел.

— Думаю вы прекрасно понимаете в чём вас обвиняют. Мы наблюдаем за вами уже несколько дней, в вашем кабинете была установлена прослушка. Вам не отмазаться. — сказал всё тот же мужчина.

В диалоге участвовали только Правдин и этот мужчина, который своим внешним и эмоциональным видом вызывал у Павла

чувство уважения к спецназу. Речь этого мужчины была спокойной, а голос нёс действенный характер. Павел стал ощущать спокойствие, он ясно понимал, как уже почти бывший судья, что ему грозит лишение судейского статуса и всего его имущества.

Фургон начал трогаться. За всё время Сорокин не произнёс ни слова, ему было явно трудней чем Правдину, его взгляд так и увяз на пол машины. Они ехали сперва по главной улице, потом пару раз завернули на право, после налево. Правдин прекрасно знал эту дорогу, так как не раз ему самому доводилось ездить в следственный комитет по работе, теперь он едет сюда как участник незаконной сделки.

Машина начала притормаживать у здания следственного комитета. Здание это имело привлекательный вид, здесь буквально пару недель тому назад закончился капремонт. Оно было светло-зелёного цвета, с усеянными, как соты, окнами. Фургон уже миновал контрольно-пропускной пункт, и вот они на месте. Дверь открыл тот самый мужик без маски. Правдин сам встал и ждал дальнейших команд, но парни, сидевшие подле него, привыкли работать без команд, они схватили его за руки, согнули на 45 градусов вперёд и повели его к временному месту дислокации. Ноги Павла, тяжело шагая по свежим и грязным лужам, прошли до следственного изолятора, где ему предстояло провести пару дней в дали от бурной общественной жизни.

Его завели в небольшую комнату, где не очень приятно пахло краской, но это не могло не радовать, ведь это означало, что камера куда его привели была ещё не тронутой. На двери имелось окошко с чёрной решёткой. В комнате, была кровать с новым постельным бельём, стул и стол. Туалет тоже присутствовал. Одним словом, было всё необходимое для жизни. Вот только Правдина, который на хорошую зарплату судьи и отцовские подачки мог позволить себе жить припеваючи и не в чём себе не отказывать, это не очень-то и устраивало, но деваться ему было некуда.

Он думал о том, что же его спросят на допросе, и вправду ли есть записи всех его разговоров с Сорокиным или это всё-таки дешёвый блеф. Нет, подумал он, тот мужчина, который это ему сказал, не мог врать, его внешний вид сам говорил за него, что он врать не умеет, его честь и достоинство выше этого дерма. Правдину оставалось только ждать.

Прошло пару часов, время было уже 10, как в камеру к Правдину вошёл парень лет тридцати с короткими рыжеватыми волосами и большими выпуклыми голубыми глазами, в руках он твёрдо держал дипломат из искусственной кожи. Лицо его было приятно на вид, но при этом оно не несло ничего хорошего для Павла.

— Здравствуйте, Павел Анатольевич, я Медведев Сергей Александрович. Я непосредственно занимаюсь вашим делом. У меня, как у следователя, есть к вам пару вопросов. — с полной невозмутимой уверенностью произнёс вошедший парень.

— Здравствуйте, слушаю вас. — с какой-то сонливой усталостью ответил Павел.

Медведев достал из дипломата звукозаписывающие устройство и звонким щелчком включил его.

— Первый вопрос — Что вы обещали гражданину Сорокину?

Немного подумав о последствиях его ответа на этот вопрос, Правдин ответил.

— Я должен был вынести фальсифицированное решение в суде, в его пользу.

— Второй вопрос — О какой сумме вы договорились? — спросил Медведев.

— 2 миллиона рублей

— Третий вопрос — С какой целью брали взятку у гражданина Сорокина?

— Обогатиться. — невозмутимо ответил Правдин.

Так продолжалось на протяжение часа, следователь задавал вопрос, а Правдин просто отвечал. Допрос окончился. На улице уже почти стемнело, когда Медведев вышел из камеры Правдина. Мысли Павла метались из одного отдела мозга в другой отдел, путаясь на пути. Сперва он думал о плачевности

своего положение, потом ругал себя за неосторожность. Уже ближе к полуночи, он подумал о предстоящей жизни, теперь неизвестность его не беспокоила, Правдин чётко осознавал, что в новой жизни ему будет ой как нелегко. Он прекрасно знал, что попадёт в коммуналку для неимущих. В Оазии на тот момент действовала одна очень знаменитая статья 24, которая предусматривала полное изъятие всего имущество в пользу государства, данное средство наказания применялось за воровство государственного бюджета, коррупции и неуплату большой суммы налогов. Так же почти до самого утра из его головы так и не уходили мысли о прекрасной и грациозной Марии. Её золотистые волосы, поставленная речь, светло-зелёные глаза не давали покоя разуму Павла. Уснуть ему удалось лишь только в 4 часа.

Утро после питательного дождя выдалось умерено холодным и туманным, на окнах были заметны маленькие капельки прозрачной росы. В изоляторе, где трудно вести учёт за временим, было тихо и спокойно, лучики солнца уже зашагали по бетонному полу, всё ближе приближаясь к железной койки.

Правдин тяжело открыл глаза, в голове всё трещало, как на костре. Свежесть и солнечный свет гармонично пробуждали или даже готовили Павла к трудному дню, дню жалких оправданий или честного признания. Правдин с минут десять, не издавая ни звука, сидел на краю тонкого матраса. Ему предстояло решить жизненный ребус, до которого вчера не доходили руки, теперь же будучи с новыми силами, он решал что выбрать. «Но думать тут нечего, подумал он, всё очевидно, меня признают виновным и мне не отвертеться. Жизнь захотела меня наказать за безнравственность моих деяний и туманное легкомыслие» проговорил он про себя. К богу он был равнодушен, но в эту горькую минуту вспоминал, как не раз когда-то ездил с отцом в Лужинский храм, где так прекрасно горели парафиновые свечи и пахло благовонным ладаном, а эти загадочные рисунки на стенах, которые были написаны самыми искусными мастерами, несли в себе глубокий исторический смысл. Так же в голову врезались воспоминания о священнослужителе, одетым в красивую мантию с большим позолоченным крестом и жёлтым воротником на шее. «Какая всё-таки высокая эстетическая вера эта — христианство. Не зря говорят, что у искусства нет границ.» промелькнуло в голове Правдина. Отец его был человеком верующим, по крайне мере таким казался для Павла и ждал от него того же. С этими мыслями к Правдину пришло осознание одиночества, которое начало душить его разум и сушить без того сухое горло.

— Как же мне тебя не хватает, папа. — чуть было хриплым голосом промолвил Павел.

Осознание того, что нет на земле ни одного человека, который сейчас разделил бы с ним его неприятность, впервые забеспокоило его. Только один бог в эту минуту слушал и вникал в его мысли и речи, именно так казалось Павлу.

В полдень зашёл Медведев, для того чтобы задать ещё партию не мало важных вопросов. Правдин без каких-либо уклонений, честно ответил на каждый, потому что как никто понимал ту тяжесть профессии следователя, а именно умение доставать из маленькой ниточки большой запутанный клубок, придавать самым заурядным вещам большой и бесценный смысл. Дальше следователь дал прослушать обработанные фрагменты установленной в его кабинете прослушки. Прослушав несколько секунд, Павел признал документально свой голос и немедленно попросил выключить, так как импульсы его мозга начинали входить в раж, от жестокой саморефлексии. Всё-таки совесть у него была, она и порождала неприятное чувство стыда и позора.

Через час следователь, оповестив о том, что завтра будет судебное разбирательство, оставил Правдина в покое. Он остался сидеть в одинокой тишине, которая холодила его душу. Готовится к суду он не собирался, так как признавал свою вину в полном объёме. Но эта тишина продолжалась не долго, уже после обеда к нему в сизо нагрянул начальник судебной коллегии Шрамков Максим Фёдорович. В камеру зашёл хмурый, морщинистый старец, державший в левой руке листок бумаги и удостоверение судьи Правдина. Павел прекрасно знал зачем он пришёл. У них произошёл разговор.