Цветы для Элджернона
Шрифт:
– Но если оно необратимо, – вмешался в разговор один из присоединившихся к аудитории психологов, – как стало возможным излечение мистера Гордона?
– Ах, – проворковал Немур, – я сказал, что необратимо разрушение тканей, но не сам процесс. Многим ученым уже удавалось обратить его путем инъекций веществ, реагирующих с дефективными энзимами, меняя, так сказать, молекулярную бородку ключа. Этот принцип является основным и в нашей методике. Но сначала мы удаляем поврежденные участки мозга и
– Минутку, профессор, – прервал я его на самой высокой ноте. – Что вы скажете о работе Рахаджамати на эту тему?
– Кого-кого? – непонимающе переспросил он.
– Рахаджамати. В ней он критикует теорию Таниды – концепцию изменения химической структуры блокирующих метаболизм энзимов.
Немур нахмурился:
– Где была переведена статья?
– Она еще не переведена. Я прочел ее в индийском журнале «Психопатология» несколько дней назад.
Немур оглядел присутствующих и сделал попытку отмахнуться от меня:
– Не стоит придавать этой статье слишком большого значения. Наши результаты говорят сами за себя.
– Но Танида сам предложил теорию блокирования блуждающего энзима путем рекомбинации, а теперь утверждает, что…
– Ну-ну, Чарли. То, что человек первым предложил теорию, отнюдь не означает, что последнее слово навсегда останется за ним, особенно в ее экспериментальном развитии. Думаю, все согласятся, что исследования, проведенные в США и Англии, далеко превосходят индийские и японские работы. У нас лучшие лаборатории и лучшее оборудование в мире.
– Но этим нельзя опровергнуть утверждения Рахаджамати, что…
– Сейчас не время углубляться в это. Я уверен, что этот вопрос подвергнется здесь детальному обсуждению.
Немур заговорил с каким-то старым знакомым и полностью отключился от меня. Потрясающе. Я отвел в сторонку Штрауса и засыпал его вопросами:
– Что скажешь? Ты всегда говорил, что это я слишком чувствителен для него. На что он так обиделся?
– Ты дал ему почувствовать свое превосходство, а он терпеть этого не может.
– Нет, серьезно. Скажи мне правду.
– Чарли, пора бы тебе перестать подозревать всех в желании посмеяться над тобой. Немур ничего не знает об этих статьях, потому что не читал их.
– Он что, не знает хинди и японского? Не может быть!
– Не у всех такие способности к языкам, как у тебя.
– Тогда как же он может отрицать выводы Рахаджамати, отмахиваться от сомнений Таниды в достоверности методов контроля? Он должен знать…
– Подожди, – задумчиво произнес Штраус. – Должно быть, это совсем недавние работы. Их еще не успели перевести.
– Ты хочешь сказать, что тоже не читал их?
Он пожал плечами:
– Лингвист
Я просто не знал, что сказать. Мысль о том, что оба они могут ничего не знать о революционных работах в своей области, ужаснула меня.
– Какие языки ты знаешь? – спросил я.
– Французский, немецкий, испанский, итальянский и немного шведский.
– А русский? Португальский? Китайский?
Тогда он напомнил мне, что является практикующим психиатром и нейрохирургом и не может уделять много времени изучению языков. Из древних он может читать только по-латыни и по-гречески. Никакого понятия о древних языках Востока.
Было видно, что Штраусу не терпится закончить дискуссию, но отпустить его просто так было выше моих сил. Интересно, что он вообще знает?
Физика: ничего глубже квантовой теории поля.
Геология: ничего о геоморфологии, стратиграфии и даже петрологии.
Математика: дифференциальное исчисление на примитивнейшем уровне и ничего о банаховых алгебрах и римановом пространстве.
Все это было только первыми каплями из обрушившегося на меня потока открытий.
Я не смог досидеть до конца так называемого дружеского ужина и ускользнул, чтобы побродить и обдумать услышанное. Притворщики – вот они кто. Оба. Как ловко изображали они из себя гениев! Обычные люди, работающие вслепую, но убедившие других в своей способности осветить тьму. Почему все врут? Ни один из тех, кого я знаю, не выдержал проверки временем.
Заворачивая за угол, я краем глаза увидел спешащего за мной Барта.
– Шпионишь? – спросил я, когда мы поравнялись. Он неестественно засмеялся.
– Экспонат А, звезда первой величины. Если тебя задавит сегодня один из этих моторизованных чикагских ковбоев или ограбят на Стейт-стрит, я себе этого не прощу.
Не хочу находиться под неусыпным надзором.
Он отвел взгляд и, глубоко засунув руки в карманы, зашагал рядом.
– Пойми, Чарли, старик ужасно волнуется. Симпозиум – кульминация его жизни. На карту поставлена репутация!
– Не знал я, что вы так близки, – поддел я его, вспомнив, как часто Барт жаловался на профессорскую узколобость и тиранию.
– Не так уж мы близки… Он отдал своей работе всю жизнь. Он не Фрейд, не Юнг, не Павлов и не Уотсон, но он занят важным делом, и я уважаю его за одержимость, за то, что он, обыкновенный человек, поставил перед собой задачу, решить которую под силу только гению. А гении сейчас в основном заняты тем, что делают бомбы…
– Хотел бы я видеть, как ты в глаза назовешь его «обыкновенным человеком».