Цветы и железо
Шрифт:
— Кто там? Проходите, проходите!.. А, борода, добро пожаловать!
Петр Петрович закрыл дверь и попросил раздеваться. Он посматривал то на Поленова, то на его молодую спутницу.
— Дочка! Танька! — представил Никита Иванович. — Что же вы дверь-то раскрыли, Петр Петрович? У вас совсем не жарко!
— Воздух в комнате очищаю, — пояснил Калачников. — Садитесь, садитесь, пожалуйста!.. Редактор ни свет ни заря заходил. Вы, говорит, лично знали Мичурина. Напишите, говорит, что он шарлатан и безбожник. Разделайте, говорит, его под орех, большой
Тане не сиделось на месте. Она все еще никак не могла поверить, что увидит — и не когда-нибудь, а сегодня — живого и невредимого Сашка. Ее мало интересовала беседа батьки с Калачниковым, ей хотелось побыть одной со своими мыслями и чувствами. Никита Иванович понял ее состояние и сказал:
— Можешь погулять, Танька. Но уговор: дальше чем за пять метров от дому не уходить!
— Ладно, — покорно согласилась Таня.
— Там работы идут, а охраняет пленных не Отто, а другой, — сказал Калачников. — Ефрейтор, из Франции недавно прибыл. Злой как черт!.. Уши и нос успел себе поморозить… Шарлотта, дочка Коха, должна скоро заявиться. Не терпится ей: цветы и свежие овощи нужны!
— Тогда лучше не выходить на улицу, — посоветовал Никита Иванович.
— И это верно, — согласился с ним Петр Петрович. — Возьми-ка, милая, книжку, да иди почитай в другой комнате… Вон Чехов в шкафу справа стоит. Его можно читать при любом настроении.
Таня не возражала. Она взяла томик Чехова и удалилась в соседнюю комнату. Здесь стоял круглый старинный стол, рассохшийся и скрипучий, не прикрытый салфеткой, с пятнами краски, с круглыми отверстиями от выпавших сучков. У стенки слева притулилась ровесница столу — металлическая кровать с потускневшими шарами и поломанной сеткой. И все остальное было стареньким и пыльным: и два венских стула, и картина в раме, и часы с кукушкой; часы не ходили: кукушка когда-то выскочила наружу да так и осталась.
А в другой комнате Никита Иванович продолжал прерванный разговор.
— Потом напишете, — сказал он, когда Таня ушла. — Только не в «Правду Шелонска», а в «Шелонскую правду»! В защиту Мичурина.
— Туда-то я напишу! А что это вы бороду короче сделали? Или молодым захотели стать? — Петр Петрович подсел к Поленову, пристально взглянул ему в глаза. — А с короткой бородой вы еще знакомее стали! Кого же вы мне напоминаете? И глазами, и голосом?
Никита Иванович прищурился и спросил:
— Наверное, Алексея Шубина?
— Да, конечно его! — обрадовался Петр Петрович. — А вы его тоже знавали?
— Как мне его не знать, Петр Петрович, ведь я и есть Шубин!
— Алексей? Неужели ты? А сказали — в болоте, там… Да неужели это ты, Алексей, друг ты мой хороший?! — Калачников схватил его за руку и долго жал ее своими мягкими ладонями. — А не сказал в тот раз! И не стыдно тебе?
— Дай, думаю, в следующий раз откроюсь. Себя проверял: выдержу или нет?.. А глаз у вас хороший!
— На людей у меня память неплохая! Очень рад, что ты жив!
Петр Петрович достал из-под кровати чайник. Примус немного почихал и загорелся синим пламенем.
— А что это у тебя за дочка, Алексей? — спросил Петр Петрович, ставя чайник на примус.
— Вы меня Алексеем не называйте. По документам я другой человек: Никита Иванович Поленов. Дочка-то у меня не родная, так нужно.
— Хорошо, буду помнить, Никита Иванович.
Когда вскипел чай, Поленов позвал Таню. Она вошла в комнату и стала помогать Калачникову: стряхнула салфетку, накрыла стол. Петр Петрович принес из сеней завернутую в чистое полотенце свинину, достал из буфета посуду. Таня разлила по стаканам чай.
За столом Никита Иванович сообщил Петру Петровичу, как важны сведения о предполагаемом прибытии в Шелонск эсэсовцев и какая потребуется еще информация.
— Что в моих силах, сделаю, — выслушав до конца, проговорил Петр Петрович. — Да и Отто мне поможет. Позавчера принес пистолет. Где он взял — не знаю. Попросил за него сто марок, говорит: при случае отстреливаться будете. Я думаю, что он эти сто марок взял просто так: мол, он продал, а я купил — обыкновенная торговая сделка.
— Не провокация, Петр Петрович? — спросил Поленов.
— Я ведь семь раз отмеряю, прежде чем один раз отрезать, — сказал Калачников. — У него вины перед фюрером и рейхом много, доносить не будет. Когда партизаны нападали на имение Коха, Отто своей собственной рукой отшвырнул немца-пулеметчика, не дал ему стрелять по партизанам. За такое гестапо не погладит по головке!..
— Нам этот пистолет подарить можете? Вдруг пригодится?
— Могу и подарить. А если что, скажу: куда-то запропастился, пожалуюсь на скверную стариковскую память… Да, чуть не забыл: посоветуй, что делать с пленными? Скоро они закончат работу. А потом их опять в лагерь…
— В лагерь? — испугалась Таня.
— Да. А в лагере для них верная гибель! — проговорил Петр Петрович и покачал головой.
— Нет, в лагерь они не должны попасть, — сказал Поленов. — Им нужно помочь бежать!
— Надо подумать. Одного паренька я присмотрел. Огнев за него просил. Хороший малый!.. Надо у себя оставить: может, и его удастся втереть в доверие к немцам, дел в Шелонске будет много. Огнев советовал сапера отыскать. А этот паренек как раз и есть сапер!
— Этот паренек, случаем, не Александр Иванович Щеголев? — спросил Поленов, не сводя глаз с Тани.
— Он, он!
Рука у Тани дрогнула, чай плеснулся на салфетку. Она поставила стакан, отвернулась; Никита Иванович увидел, как у нее задрожали плечи.
— Что такое? — испугался Петр Петрович. — Ты плачешь?
— Нет, — произнесла она чуть слышно, — это так. Одну минутку… Говорите, говорите!
— Потом все поясню, — успокоил старика Поленов. — Нельзя ли, Петр Петрович, пригласить Сашка сюда? Пусть он с Танькой потолкует!