Цветы на нашем пепле
Шрифт:
– Что со мной? – выдохнул он. – Что ты сделала со мной? Я стал таким маленьким… Еще! Прошу тебя… Сильнее! – это уже относилось к тем движениям, которые она продолжала машинально совершать.
И ему не пришлось долго упрашивать ее. Ведь теперь она знала, что занимается любовью с одним-единственным, принадлежащим только ей, Лабастьером.
«Любовь чудовища не имеет цены?» Теперь она не была так уж уверена в этом.
12
Набухают капли воды, воды,
Чтобы ливнем пролиться вниз.
Я б пустыней стал, стань водою ты,
Это
Но уходят годы. Мои мечты
Остаются мечтами лишь.
Они очнулись. Наан поспешно оделась и привела в порядок костюм Лабастьера. Выражение его лица было странным и незнакомым. Казалось, он ошарашен, напуган и прислушивается к собственным ощущениям, как это бывает с тем, кто внезапно заболел неизвестным ему доселе недугом.
– Я знаю, что ты сделала, – произнес он наконец, трогая сережку. – Ты блокировала мое сознание ото всех прочих моих телесных воплощений. Это так?
– Прости. Лайвар говорил, что это может быть вредно тебе… – она потянулась к его лицу. – Дай, я сниму.
– Подожди, – поспешно отстранился он. – Я еще не решил, хочу ли я этого. – Это он приказал тебе?
– Нет. Наоборот. Он запретил. Но я не удержалась.
Наан еще внимательнее вгляделась в его лицо.
– У меня такое чувство, будто… мир сузился до этого маленького гнездышка… – Он огляделся, и в глазах его еще явственней, чем прежде, появились изумление и страх. – Раньше любые стены казались мне прозрачными… А теперь я всецело принадлежу этому месту и беспомощен, как личинка. Еще бы, ведь вместо тысяч глаз у меня их теперь столько же, сколько и у тебя…
– Тебе страшно?
– Да. Но еще никогда мои чувства не были так свежи. – Его взгляд остановился на лице Наан. – Ты прекрасна. И я люблю тебя, моя непокорная невеста.
– Я уже не невеста тебе, мой император, я жена тебе и счастлива этим.
Он улыбнулся, но в улыбке этой сквозила растерянность.
– Да, ты права. Но не во всем. Я – не император. Я лишь небольшой кусочек отрубленный от его тела и души.
– Но от этого ты дорог мне еще больше… Так ты действительно не хочешь снять сережку?
– Не-ет, – протянул Лабастьер, качая головой. – Я слишком хорошо знаю себя… большого. Если я сниму прибор, который ты называешь «сережкой», ОН уже никогда не позволит мне надеть его снова… Меня нынешнего, маленького, не станет… Я знаю: император сейчас в бешенстве, ведь вместе со мной – своей микрочастичкой – он потерял и тебя. А он любит тебя, я не лгал. Бессмертный не может любить смертного в полную силу, ведь, глядя на тебя, он всегда помнит, что красота твоя не вечна, что скоро ты увянешь, а затем и умрешь… И он готовит себя к этому. Но все же он любит. И я. А это значит, что отныне, – Лабастьер поднял голову и взглянул в глаза Наан твердо и решительно. – Отныне мы с ним – соперники и враги.
Она слушала, с трудом постигая его вывернутую логику.
– Думаешь, он понял, что я блокировала твое сознание, а не просто убила тебя?
– Я всегда догадывался… Точнее, ОН всегда догадывался, что, несмотря на запрет, втайне над созданием подобного прибора кто-нибудь работает… А смерть выглядит не так. Я знаю.
– Если ты – враг императора, значит, ты – союзник Лайвара?
– Не думаю, – покачал головой Лабастьер, – твоему брату я нужен был именно как
И тут до Наан окончательно дошло, каким, действительно, слабым и ограниченным должен считать себя этот самец, привыкший пользоваться восприятием тысяч воплощений. И как трудно ему сейчас.
– Может быть, все-таки снять блокиратор? – в третий раз повторила она вопрос, чувствуя, что звучит он уже навязчиво.
– Нет, – покачал головой Лабастьер. – Теперь я уверен в этом. Я обрел собственную личность. Можно сказать, я только что родился. И мне повезло родиться в твоих объятиях. В какой-то степени ты не только жена мне теперь, но и мать… Будучи одним из телесных воплощений, я никогда не мечтал, да и не мог мечтать о самостоятельности… Ты сделала это со мной… Ты СДЕЛАЛА МЕНЯ без моего согласия. Но ведь еще ни одну бабочку, прежде чем зачать ее, не спросили о том, хочет ли она родиться. И это никогда не было поводом для самоубийства, не так ли? И я тоже не хочу теперь исчезать, вновь слившись с тем, большим… Если, конечно… Ты же не собираешься бросить меня? Ты любишь меня?
Как ни странно, вопрос этот застал Наан врасплох. Да, она любит Лабастьера… Но какого? Того, огромного, которого ее учили и заставляли любить в Храме Невест с самого первого дня ее появления на свет, или этого, нового – слабого и растерянного, считающего себя лишь малой частичкой чего-то по-настоящему значимого?
Наверное, ее сомнения отразились и на лице. Лабастьер смотрел на нее с робостью, столь непривычной для этого лика.
– Я… Я не знаю… – промямлила она.
– Решай немедленно. Я не лгал: император обнаружит этот тайник с минуту на минуту. Если ты со мной, нам нужно срочно бежать отсюда. И первым, кто попытается нас задержать, будет твой брат.
– Ты думаешь, у нас есть шансы?
– Мало. Но я знаю все самые сокровенные тайны своего противника, и один шанс из тысячи у нас все-таки есть. Поспеши с решением! Мы не сможем воспользоваться антигравом, он не настроен на наши параметры. Приходится рассчитывать только на собственные крылья, а я не уверен, что мои не повреждены, и я смогу лететь… Да, честно говоря, я… мое тело еще ни разу в жизни не делало больших перелетов на собственных крыльях.
На мгновение Наан представила, что Лабастьер все же снимет серьгу-блокиратор. По его словам выходит, что для него это равносильно смерти. Да, действительно, еще совсем недавно его, во всяком случае как самостоятельной личности, попросту не существовало… Но ведь тогда, если он снимет серьгу, в мире не изменится практически ничего. Нет. Убийство новорожденного остается убийством. А велика ли цена личности, если та всецело зависит от маленького камешка в ухе?
«Однако, – одернула она себя, – сейчас не время задаваться этими абстрактными вопросами. От меня требуется быстрое и однозначное решение. Если она не послушается Лабастьера, он снимет сережку. И это она, Наан, убъет его. Его, по-настоящему любящего ее самца! Ну почему именно она вновь должна решать чужую судьбу?!».
И все же она спросила еще:
– Что нас ждет? Ради чего нам бежать? Если ты хочешь бороться с императором, не лучше ли это делать вместе с мятежниками?
– Они не правы. Бороться с ним невозможно и бессмысленно. Я предлагаю тебе просто скрыться, спрятаться, просто быть вместе, потому что мы любим друг друга.