Цветы подо льдом

Юинг Джин Росс

Его проводили в уже знакомую приемную с зелено-розовыми обоями и позолоченными стульями. Он вспомнил утро, когда они со Стэнстедом долго сидели здесь. Это было в победное лето четырнадцатого года, перед Ватерлоо, в перерыве между кампаниями.

Генриетта отказывалась видеться с ним, за исключением одного раза, тогда как Розмари приходила каждый день. Появляясь в этой комнате, она с улыбкой протягивала руку мужу и незаметно поглядывала через плечо на Доминика. Поразительная глупость! Он так и не понял, зачем Розмари

увезла Генриетту. И почему именно в Эдинбург? Это было сделано задолго до известной сделки, и все годы Доминик надеялся, что в конце концов вернет свою жену обратно.

Розмари, высокая, темноволосая, ворвалась как шквал, шурша ворохом юбок. Определенно, она унаследовала темперамент от матери-итальянки. Жена Стэнстеда ничуть не изменилась: кожа вокруг ее подбородка и на щеках выглядела бледной как алебастр по контрасту с красными дразнящими губами.

Доминик элегантно поклонился, и Розмари энергично закивала в ответ.

– Наконец-то! Я могу ехать через час. Мне не потребуется много...

– Леди Стэнстед, прошу вас, не надо! Я приехал не за вами.

Улыбка медленно сползала с ее лица.

– Что вы сказали?

– То, что вы слышали. Я приехал не за вами.

Она повернулась и, пройдя через гостиную с высокими потолками, остановилась у одного из больших окон.

– Вы не знаете, чем я жертвовала, чего мне стоила эта минута! О Боже! Вы отвергаете меня?

– Мы уже давно перешагнули через это. Я пытался быть вежливым, насколько это возможно, но я не люблю вас и никогда не полюблю.

Розмари опустилась на стул.

– Это потому, что вы любили Генриетту, – дрожащим голосом проговорила она сквозь слезы.

– Я был обязан любить ее, леди Стэнстед, – поправил Доминик. – Она являлась моей женой.

Темная головка печально склонилась на грудь.

– Вы с ней никогда не были мужем и женой!

Услышав эти слов, Доминик даже немного растерялся.

– Вы заблуждаетесь. Вам кажется, что вы влюблены, но вы не знаете меня. Вы вышли замуж за достойного мужчину, который в один прекрасный день станет герцогом. Я молю Бога, чтобы вы оставили неуместный интерес ко мне и дали шанс своему мужу. Стэнстед смелее и лучше, чем вы себе представляете.

– Это он-то? – Темные колечки волос игриво взлетели вверх, когда Розмари вскинула голову. – Ха!

У Доминика запершило в горле. Он хотел засмеяться, хотя это было бы совсем не к месту.

– Ваш муж успешно влез на церковную крышу и оставил свой носовой платок на верхушке шпиля. Я полагаю, сейчас, когда Генриетты нет в живых, это не совсем подходящая тема, но вы должны знать. Стэнстед боялся, но так или иначе, он сделал это, что в моем понимании является истинным примером храбрости.

Розмари встала. От волнения ее грудь высоко вздымалась.

– Вы приехали сюда лишь для того, чтобы сказать мне это?

– Я приехал за вещами Генриетты.

Она как

слепая подняла на него невидящие глаза.

– Даже теперь, когда Генриетта умерла, вы по-прежнему с ней?

– Мне очень жаль огорчать вас, леди Стэнстед, – сказал Доминик, – но если б мы могли приказывать нашим сердцам, несомненно, я приказал бы своему чувствовать то, что хочется вам. Увы, любовь совершенно нам неподвластна – она является к нам как гром среди ясного неба.

– А те письма, что я писала вам? Неужели все мои старания напрасны? – Карие глаза расширились еще больше. – Вы влюблены в кого-то еще, не так ли?

Доминик хотел было возразить, но тут одна мысль поразила его как вспышка молнии. «Я влюблен? О Боже! Боже!»

– Черт побери! – невольно вырвалось у него. – Какое вам дело до моих чувств? Мои личные дела вас не касаются. Будьте любезны, покажите мне тот сундук.

– С какой стати? Почему я должна помогать вам? Что я получу взамен? Скажите по крайней мере, что мой вид вызывает в вас страсть, или хотя бы поцелуйте меня.

– Какой, к черту, поцелуй без души? – Доминик был вконец раздосадован. – Позвольте мне взглянуть на сундук.

Не говоря ни слова, Розмари указала на тянувшийся от лестницы коридор с рядом дверей, выкрашенных белой краской, а потом, вынув из-за пояса ключ, швырнула его Доминику.

«Я влюбился в кого-то еще».

– Там все ее вещи?

– Да, все. Идите в ту дверь, но не думайте, что победили. Может, вы и доказали, что не способны любить меня, но вы ничего не добились. Я не вернусь к Стэнстеду!

– Он влез на крышу, – упрямо сказал Доминик. – Теперь дело за вами. Мы же договаривались. Пусть Генриетта мертва, он-то жив. Разве не вы давали мне слово?

Доминик повернулся, и его каблуки звонко застучали по каменным ступеням.

Когда он отпер сундук и откинул крышку, внутренний голос неожиданно предупредил его об опасности. Шелка и кружева, перчатки и чулки – вся одежда напоминала один разноцветный клубок, как будто какая-то большая мышь свила себе здесь гнездо. Похоже, кто-то уже порылся в вещах Генриетты.

Услышав позади себе шорох, Доминик круто обернулся. Из двери на него смотрело дуло пистолета.

– Вы приехали слишком поздно, майор Уиндхэм, – сказал мужской голос. – Я уже изъял ее бумаги. – Мужчина похлопал себя по нагрудному карману, а затем, указав рукой в сторону сундука Генриетты, добавил: – Разумеется, если вам хочется забрать эту мишуру, можете не стесняться.

Доминик закрыл сундук и сел на крышку, все еще сжимая правой рукой врезавшийся в ладонь ключ. Трость с вкладной шпагой, единственное средство для самозащиты, стояла прислоненная к стене. Чего ради было брать с собой оружие, находясь в самом сердце города средь бела дня! Зато теперь он оказался один, с голыми руками против врага, вооруженного пистолетом!