Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Потом в знак благодарности прислала мне подарки, – продолжала Чуньмэй. – А в первой луне я была у нее на дне рождения Сяогэ. Так вот и знаемся до сих пор. Она обещала прибыть ко мне на день рождения.
Цзинцзи слушал ее и морщил брови.
– Нет, сестрица, у тебя никакого самолюбия! – заключил он. – Неужели ты забыла, как она, потаскуха, всех сестер из дому поразгоняла! Из-за нее и Шестая на тот свет пошла. Нет, я дал слово ни в жизнь с ней не встречаться. А ты за нее хлопочешь?! Ну и пусть У Дяньэнь вынуждает Пинъаня заявлять о прелюбодеянии. Пусть бы ее, потаскуху, на веревке в суд притащили, пусть бы посрамили, нам-то какое до этого дело! Если б она не путалась с Дайанем, с какой
Выслушала его Чуньмэй и примолкла.
– Дело прошлое, – проговорила она наконец. – А у меня сердце доброе. Я зла не помню.
– В наше время за добро злом отплачивают, – заметил Цзинцзи.
– Раз она подарки прислала, нельзя же ее без ответа оставить, – заявила Чуньмэй. – Она приглашение ждать будет.
– Порви ты с этой потаскухой! – настаивал Цзинцзи. – Только не хватало приглашение посылать!
– Не приглашать неудобно! Нет, приглашение я пошлю. А придет она или нет, дело ее. Если прибудет, ты ей на глаза не показывайся. У себя в кабинете побудь. А больше я ее звать не буду.
Недовольный Цзинцзи молча удалился в кабинет, написал приглашение, и Чуньмэй отправила его со слугой Чжоу И.
Разодетую Юэнян сопровождал малый паланкин, в котором несли кормилицу Жуи с сыном Сяогэ. Провожал хозяйку Дайань. Навстречу гостье вышли Чуньмэй и Сунь Вторая, которые проводили ее в дальнюю залу, где после взаимных приветствий гостья и хозяйки заняли свои места. Немного погодя с Сяогэ на руках появилась Жуи и отвесила земные поклоны. Цзинцзи отсиживался у себя в кабинете.
Хозяйки угостили гостью чаем, после которого начался пир. Пели приглашенные певицы – Хань Юйчуань и Чжэн Цзяоэр, но говорить об этом подробно нет надобности.
Дайаня угощали в переднем флигеле. Он заметил молоденького слугу. Тот вынес из дальних покоев поднос с отваром, рисом и сладостями и направился прямо к калитке, за которой располагался западный кабинет.
– Это ты кому? – спросил Дайань.
– Дяде.
– А как его зовут?
– Дядя Чэнь.
Дайань потихоньку последовал за слугой к кабинету. Мальчик отдернул дверную занавеску и исчез в помещении, а Дайань подкрался под окно и заглянул внутрь. На кровати лежал зять Чэнь. Когда слуга принес еду, Цзинцзи вскочил с постели и сел за стол. Дайань незаметно проскользнул через калитку и вернулся во флигель.
Когда стало темнеть и зажгли огни, Дайань сопроводил паланкин Юэнян домой, а по возвращении подробным образом рассказал хозяйке обо всем увиденном.
– А зять Чэнь точно у нее проживает, – сообщил он.
После этой встречи Чуньмэй, послушавшись Цзинцзи, перестала поддерживать отношения с Юэнян.
Да,
Так преграду меж ними воздвигэтот неблагодарный юнец.Только вспомнишь – обида и гнев, –давней дружбы бесславный конец.С тех пор Цзинцзи вступил в тайную связь с Чуньмэй, о чем никто в доме не подозревал. В отсутствие мужа Чуньмэй приглашала к себе Цзинцзи, и они обедали или пировали у нее в спальне, а на досуге играли в шашки, шутили, смеялись и чего только себе не позволяли. Когда же хозяин был дома, Чуньмэй наказывала служанке или слуге отнести ему кушанья в кабинет. Частенько средь бела дня Чуньмэй подолгу засиживалась в кабинете у Цзинцзи. Их все больше и больше влекло друг к дружке, но говорить об этом подробно нет надобности.
Как-то начальник гарнизона во главе конного отряда отправился в инспекторскую поездку. Настала пятая луна и праздник
1734
Реальгар – см. примеч. к гл. LXXIII
1735
Цзунцзы – см примеч. к гл. XVI.
Только поглядите:
В горшках зеленеют ивовые ветки, в вазах алеют гранаты. Свисают креветочные усы – хрустально прозрачные занавески, павлинами пестреет ширма из перламутра. Аир пронзает нефрит. Красавицы, улыбками даря, в багряных кубках, как заря, поднимают вино. Клиновидные пирожки грудятся на злате. Прислужницы высоко, словно на подставках, держат яшмовые тарелки. Ели вареные деликатесы, угощались свежими плодами. В прическах красовались амулеты – тигрята из полыни [1736] . Плечи и руки переплетали разноцветные ленты. Справляли в каждом доме праздник лета, повсюду шли веселые пиры. Гуляют все, и целый мир во хмелю. Кувшин вина помогает коротать досуг и возбуждает веселье. Сколько мелодичного звона раздается от яшмовых подвесок на платьях красоток! Как тихо колышется белый шелк вееров у чаровниц в нежных руках!
1736
Тигренок из полыни – амулет, оберег от нечисти.
Услаждали пирующих по приказанию Чуньмэй певицы Хайтан и Юэгуй. Когда солнце стало склоняться к западу, а после небольшого дождичка повеяло прохладой, Чуньмэй подняла большой золотой кубок-лотос и предложила выпить. Вино уже обошло несколько кругов, и захмелевшая Сунь Вторая удалилась к себе в спальню, оставив Чуньмэй наедине с Цзинцзи в беседке среди цветов. Они продолжали провозглашать один тост за другим и играли на пальцах. Через некоторое время служанка внесла обтянутый газом фонарь. Кормилицы Цзиньгуй и Юйтан унесли Цзиньгэ, которому было пора спать.
После проигрыша Цзинцзи, не осушив штрафного кубка, удалился к себе в кабинет. Чуньмэй послала за ним Хайтан, но он не появлялся. Тогда она наказала Юэгуй:
– Если не пойдет, притащи. А то десяток пощечин у меня заработаешь.
Когда Юэгуй вошла в кабинет, Цзинцзи уже успел лечь поперек кровати навзничь и громко храпел. Как она ни старалась, ей так и не удавалось его добудиться.
– Вас матушка приглашает, – повторяла она. – Пойдемте, а то мне из-за вас попадет.
Наконец Цзинцзи что-то пробурчал себе под нос.
– Ну и попадет, а мне-то что! – проговорил он. – Я пьян, с меня хватит.
Юэгуй потянула его к себе.
– Я вас доведу, дядя, – толкая Цзинцзи, говорила она. – У меня силенки хватит – не из слабого десятка!
От толчков в голове у того прояснилось. Однако он, уже прикидываясь совсем пьяным, будто в шутку заключил Юэгуй в свои объятия и, благо было темно, поцеловал.
– Его зовут по-хорошему, – повышенным голосом заговорила служанка, – а он себе вон что позволяет! Не совестно ли!