Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
Поблагодарил Юньгэ болтуна, взял корзину и направился прямо на Лиловокаменную к старухе Ван. Она сидела на скамейке и сучила нитки. Юньгэ поставил корзину на землю и поклонился.
– Ты зачем пришел, Юньгэ? – спросила Ван.
– Его милость ищу. Может, медяков тридцать или полсотни заработаю старому батюшке на пропитание.
– Что еще за его милость?
– Того самого – известно кого.
– У каждого имя есть.
– Того, кто двойную фамилию носит[11], – пояснил Юньгэ.
– Это кто ж такой?
– Шутить изволите, мамаша?
И Юньгэ направился было в чайную, но его задержала старуха.
– Ты куда, макака? В чужом доме есть приемная, но есть и внутренние покои!
– А я вот пойду и разыщу.
– Ах ты, обезьяний выродок! – заругалась старуха. – Какого тебе еще Симэня в моем доме понадобилось?
– Что ж, мамаша, думаешь все сама съесть, а со мной и крохами не желаешь поделиться, да? Что, я не понимаю, что ли?
– Да что ты, молокосос, понимаешь! – наступала Ван.
– Настоящая ты сводня, старая карга! Тебе бы капусту рубить да ни листика не уронить. А если я брату-лоточнику все расскажу, что тогда?
Эти слова так и подкосили старуху.
– Обезьянье ты отродье! – вскипела она от злости. – К старому человеку подходишь да всякую чушь мелешь!
– Я, говоришь, макака, а ты – старая сводня, собачье мясо!
Ван схватила Юньгэ и задала две звонких пощечины.
– За что бьешь? – закричал пострел.
– Ах ты, подлая макака, мать твою…! Еще кричать будешь? Вот вышвырну за дверь, – ругалась старуха.
– За что бьешь, я тебя спрашиваю, старая гнида? Что я тебе сделал?
Старуха надавала подростку тумаков и выпихнула на улицу. Потом вышвырнула на дорогу корзину с грушами, которые раскатились во все стороны. Убедившись, что ему не одолеть сводню, Юньгэ с руганью и плачем пошел прочь, подбирая груши.
– Ну, погоди, старая гнида! Ты у меня еще поплачешь, – указывая в сторону чайной, ругался Юньгэ. – Не будь я Юньгэ, если не скажу ему обо всем. Вот разрушу твое логово, тогда не больно-то разживешься.
С этими угрозами сорванец взял корзину и пошел искать того, кто ему был теперь нужен.
Да,
За все, в чем старуха была виновата,Теперь неизбежно наступит расплата.Пусть будет разжалован дух преисподней[12] –Найдется кому рассчитаться со сводней.Если хотите узнать, кого пошел искать Юньгэ и что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Погрязнешь в таинствах страстей
Счастливый брак сочтешь обузой.
Лишь простота влечет людей,
Холодный взгляд претит союзу.
Цветов не надо ярких рвать,
Покой нисходит
Пускай семью считаешь пресной –
Все ж на красоток меньше трать.
Итак, побитый Юньгэ не знал, как бы ему выместить обиду. Он подхватил корзину с грушами и пошел разыскивать У Чжи. Пройдя несколько улиц и переулков, он заметил, наконец, торговца с коромыслом на плечах.
– Давно не видались, – проговорил Юньгэ, останавливаясь и разглядывая У Чжи. – А ты, брат, раздобрел.
– Мне толстеть не с чего. Я всегда такой, – отвечал У Чжи, ставя коромысло на землю.
– Как-то нужны мне были отруби, все лавки обошел – нигде нет. А у тебя, говорят, хоть отбавляй.
– Откуда у меня отруби? Я ни гусей, ни уток не развожу.
– Не разводишь, говоришь? А отчего ж разжирел и размяк, как селезень? Бери тебя, в котле вари, ты и голоса не подашь.
– А, ты оскорблять меня, макака негодная? Моя жена ни с кем шашни не водит, как же ты смеешь называть меня селезнем[1]? – возмутился У Чжи.
– Шашни не водит, а путается вовсю, – выпалил малый.
– С кем путается, говори! – остановил его У Чжи.
– Вот чудак! Да ты меня-то не хватай, лови лучше того, кто у нее под боком.
– Братец! Скажи, кто он, – допытывался У Чжи. – Десяток лепешек дам.
– Причем лепешки! Выпить пригласи, тогда скажу.
– Пойдем!
У Чжи поднял коромысло и повел Юньгэ в кабачок. Там он опустил коромысло, достал лепешек, заказал мяса и вина и пригласил Юньгэ.
– Вина хватит, а мяса пусть еще подрежут, – попросил паренек.
– Ну, говори же, брат.
– Не торопи. Поем, тогда и расскажу. И не волнуйся. Я тебе помогу любовников поймать.
– Ну, говори! – не унимался У Чжи, видя как Юньгэ поглощает мясо и вино.
– Хочешь знать, вот пощупай у меня на голове шишку, – начал сорванец.
– Где это тебе подсветили?
– А дело было так. Иду я с корзиной груш, ищу господина Симэня. Все исколесил, нигде нет. Тут один и говорит: «Он в чайной у старой Ван с женой У Старшего забавляется. Каждый день наведывается». Пошел туда. Может, думаю, медяков тридцать или полсотни заработаю. И представь себе. Старая карга не пустила меня к Симэню, избила, сука, и выгнала вон. Вот я и пошел за тобой. Сперва подразнил немножко, чтоб расшевелить, а то бы ты и не поинтересовался.
– Это правда? – спросил У Чжи.
– Ну, опять за свое! Говорю, никудышный ты человек! Жена там с Симэнем тешится, только и ждет, как ты за ворота. Сразу к старухе бежит, а ты не веришь. Неужели врать буду?!
– Не скрою, брат, – сказал У Чжи, выслушав мальчишку, – жена, верно, каждый день к старухе ходит – то платье шьет, то туфли. А домой заявится – румяная такая. У меня ведь дочка от первой жены, так она ругает и бьет ее с утра до ночи, есть не дает. А эти дни совсем не в себе. Меня увидит, не улыбнется. Я и сам стал подозревать. Верно ты говоришь. А что если я оставлю коромысло да пойду накрою любовников на месте преступления, а?