Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
Пока они говорили, вышли двое певцов и отвесили земные поклоны. После супа опять стали подавать кушанья, и Симэнь велел Дайаню наградить поваров.
– Принеси мне головную повязку, – наказал он слуге, – а парадные одежды вези домой. Вечером за мной приедешь.
– Слушаюсь! – отвечал Дайань и, полакомившись сладостями, умчался верхом домой, но не о том пойдет речь.
А пока расскажем о Цзиньлянь. Проводив утром Симэня, она проспала до самого обеда, а проснувшись, долго нежилась в постели. Ей не хотелось даже делать прическу. Когда Юэнян позвала ее обедать, она во избежание толков сослалась на дурное самочувствие и осталась у себя. Когда она появилась наконец в покоях Юэнян, обед давно кончился, и хозяйка, пользуясь отсутствием Симэня, решила попросить наставницу Сюэ возвестить слово Будды и послушать акафисты из «Алмазной сутры».
В светлой комнате стоял алтарь и курились благовония. Одна против другой сидели мать
Начала монахиня Сюэ:
Молния, блеск угасают мгновенно; камень, огонь уничтожить нельзя. Опавшие цветы на дерево обратно не вернутся. Утекшая вода назад не возвратится к роднику. Были палаты расписные и резные хоромы, но жизнь оборвалась, и вечной пустоты на всем легла печать. Высокие были посты и почетные ранги, но разжаловали однажды, и показалось все прежнее сном. Золото с нефритом – источник бедствий, румяна с шелками – напрасная трата усилий. Семейным радостям век не продолжаться; на том свете придется тысячи тяжких мук перетерпеть. Час смертный на ложе застанет, к желтым истокам уйдешь, и только анналы тленные славу пустую возвестят. Прах в землю зароют сырую, передерутся дети из-за полей и садов. Владей кладовыми шелков и парчи, после кончины клочка не возьмешь. Едва расцвел как весной цветок, серебрит седина уж виски. Только отгремели заздравные тосты, за ними плакальщики потянулись в дом. О, как все это тяжело, как тяжко! Дыхание по ветру разнесет, зароют в землю прах. Нет конца превращеньям. Все живое меняет и внешность, и вид беспрестанно.
Вручим себя будде[13] до конца!
Всеобъмлющее учение Великой пустоты соприкасается с прошлым и проявляется в будущем. Учение Будды – Три сокровища монахам![14].
Глубокая истина и сокровенная!
К тебе – в миллионы веков[15] трудный путь!
Увидев, услышав, держусь неизменно я,
И жажду постичь твою высшую суть.
Монахиня Ван продолжала:
Хотим услышать речь о том, как во время оно будда Шакьямуни – патриарх всех будд и нашей религии творец[16], покинул мир[17].
Монахиня Сюэ начала петь на мотив «Пяти жертвоприношений»:
Сын Брахмы[18] – Шакьямуни буддаПокинул горы и потоки –Земли родной приют,Взошел на снежный пик[19]. Безлюдно,Гнездятся соколы, сороки,Что плоть его склюют.Драконов девять станут витьсяИ золотить слюною щедро… [20]Стал буддой человек![21]Тогда Большая колесница,[22]Божественное просвещенье[23]Прославились навек!Монахиня Ван продолжала:
О будде Шакьямуни услышали речь.
Хотим услышать о тех днях, когда бодхисаттва Гуаньинь совершенствовалась в вере и как после этого произошло Украшение[24]; прошла через тысячи перерождений и затем обрела Небесный путь[25].
Монахиня Сюэ вновь запела:
То Чжуан Яня третья дочь[26] –Принцесса прелести, добра[27],Что из дворца бежала прочь,Ей дом – Душистая гора[28].Там в созерцании[29] спасеньяИскала, жертвы возносила,И в пятьдесят три превращенья[30]Достигла будды[31]. Мудрость, силаСвятой Гуаньшиинь[32] у ней,От бед спасающей людей.Монахиня Ван продолжала:
Бодхисаттвы Гуаньинь услышали учение.
В
Монахиня Сюэ опять запела:
Наставник в дхарме[35], патриарх Шестой,Ты девять лет лицом к стене постой,Тебя опутает тростник густой,Врастет в колени – боль не вырвет стон,Столь крепко сосредоточенье![36]Хоть мучил тигр, хлестал хвостом дракон[37],Но лишь усовершенствовавшись, онВосстал, сломавши стебли башмаком,И в путь, священной миссией влеком,Отправился нести ученье[38].И лишь тогда был в будде воплощен[39],И к милосердью высших приобщен.Обет великий Вайрочаны[40]В молитвах славим неустанно!Монахиня Ван продолжала:
Шестой патриарх, передавший учения светоч, услышали слово о нем.
Смею спросить о былых днях, когда жил отшельник Пан[41], что бросил дом и в нищенской ладье отчалил в море, и тем достиг прямого воздаяния[42].
Монахиня Сюэ запела:
Жил Пан Юнь – мирянин в вере[43],Распознавший мудрость сущую[44],Сделал вклад он в жизнь грядущую:Горемыкам в полной мереПомогал своим добром,Жить ушел в сарай[45], постился…И достигнув просветления,Поднялся на плот учения,С женами, детьми простилсяИ навек оставил дом.Что случилось с ним потом?Высшей он достиг ступени[46] –Он теперь хранитель-генийМонастырского закона.Разве путь его исконноНе прекрасен и ученьеНе достойно восхищенья?[47]Юэнян вся обратилась в слух, когда в залу вбежал запыхавшийся Пинъань.
– Его сиятельство цензор Сун прислал двух гонцов и слугу с подарками, – выпалил он.
Юэнян переполошилась.
– Батюшка пирует у господина Ся, – говорила она. – Кто же примет подарки?
Пока они суетились, вошел Дайань с узлом под мышкой.
– Не волнуйтесь! – успокаивал он хозяйку. – Я возьму визитную карточку и сейчас же отвезу батюшке. А зятюшка пусть угостит пока слугу.
Дайань оставил узел, взял визитную карточку и вихрем помчался прямо к надзирателю Ся.
– Его сиятельство цензор Сун прислал подарки, – докладывал он Симэню.
Симэнь взял визитную карточку. На ней значилось: «Свиная туша, два кувшина златого вина, четыре пачки писчей бумаги и собрание сочинений. От Сун Цяоняня с нижайшим поклоном».
– Ступай домой, – распорядился хозяин. – Скажи Шутуну, чтобы выписал на визитной карточке мое звание и чин, все как полагается. Слуге дайте три ляна серебром и два платка, а принесшим подарки по пять цяней каждому.
Дайань поскакал домой. Где он только не искал Шутуна, того и след простыл. Слуга бегал взад-вперед. Чэнь Цзинцзи тоже не показывался. Дайань велел приказчику Фу угощать слугу, а сам бросился в дальние покои за серебром и платками. Пришлось ему самому запечатывать на прилавке подношения. Приказчик Фу надписал все три конверта.
– Не знаешь, куда девался Шутун? – спросил Дайань привратника.
– Пока зять Чэнь был дома, и он тут ходил, – отвечал Пинъань.– А как зять за деньгами отправился, так и он исчез куда-то.
– А, дело ясное! – махнул рукой Дайань. – Наверняка за девками увивается.
Во время этой горячки верхом на осле подъехали Чэнь Цзинцзи и Шутун. Дайань обрушился на последнего с бранью:
– Человек ждет, деревенщина ты проклятый! Давай, пиши скорей визитную карточку! Только и норовит из дома улизнуть! Раз батюшки нет, значит, тебе можно по девкам бегать, да? Кто тебя с зятем посылал?! Самовольно убежал! Погоди, я про тебя батюшке все скажу!