Цветы всегда молчат
Шрифт:
А потом она подошла, окутав его нежным цветочным ароматом, и протянула руку. Ладонь ее была такой узкой и невесомой, что Пол даже испугался: как бы не навредить рукопожатием.
Но принцесса согрела его обнадеживающей улыбкой, а затем проговорила, и голос ее звучал подобно давешнему пению арфы – серебристо и нежно:
– Вы должны немедленно похитить меня, и тогда, возможно, я подарю вам поцелуй.
Сказала – и густо залилась краской. А глаза ее будто шепнули: «Я нашла тебя».
И сердца молодых людей
– И чего же вы ждете? – слегка обиделась принцесса, видя растерянность и смущение Пола. – Раз так – я сама украду вас! – тихо, но четко проговорила она, беря его за руку и мучительно краснея от собственной дерзости. – Идемте, – и добавила уже увереннее и громче: – Вы должны видеть их. Они только вчера расцвели. Розы в моем саду…
И он позволил себя увести, точно зная, что пошел бы за ней даже на смерть…
Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год
– Мифэнви, вы совсем себя не жалеете!
Колдер Грэнвилл накинул пушистый плед на колени своей невестки.
– Вы совершенно напрасно волнуетесь, – смущенная такой заботой, молодая женщина зарделась до корней волос. – Тут совсем не холодно…
– И поэтому ваши руки ледяные?
Он осторожно пожал ее узкую ладонь, совсем легко, почти неощутимо коснувшись белой атласной кожи. Но тут же отпустил, вздохнул и отошел к письменному столу.
– Смотрю, вы не разбирали почту?
– Да, извините меня, – тихо отозвалась Мифэнви, – я немного расстраиваюсь, что мне никто не пишет.
– Господи! Да что же вы себя хороните в двадцать лет!
Колдер посмотрел на нее так, что женщина явственно почувствовала: рассержен и, должно быть, хотел бы встряхнуть ее как следует, и еще ниже опустила голову.
– Увы, – проговорила она, роняя вязание, – вы ведь знаете: я умерла еще тогда…
Она закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись от рыданий.
– Простите меня, – Колдер почти подбежал к ней и опустился у кресла. – Простите… Я не должен был…
У него сводило пальцы от желания обнять, укрыть от всех бед, утешить, убаюкать…
– О нет, Колдер, вы не виноваты, – Мифэнви подняла на него глаза цвета умытого дождем неба, и у мужчины перехватило дыхание. – Я знаю, все ваши действия и слова продиктованы заботой обо мне. Право же, – порывисто сжав его руку, сказала она, – я ничем не заслужила такого друга, как вы.
И он позволил себе прижаться губами к голубой жилке на ее запястье. Невесомо. Ожидая немедленного наказания за дерзость. Но Мифэнви лишь улыбнулась, чуть-чуть обнажив белоснежные, но неровные острые зубы.
– Вы заслуживаете куда большего! Ведь благодаря вам в Глоум-Хилле появились цветы, – прошептал он.
– Вы говорите так, будто
– Во всяком случае – очень похожи. Вся в пыльце.
– Еще никто не называл так мои веснушки.
– Значит, я хоть в чем-то – первооткрыватель.
Колдер лукаво подмигнул, и Мифэнви тихо рассмеялась. А солнце, запутавшись в ее рыжеватых кудряшках, упрямо не желавших лежать в строгом вдовьем пучке, и окрасив их ярким золотом, будто подтвердило ее неземное происхождение. Отсмеявшись, она вернулась к рукоделью, а он, встав, снова занялся почтой.
– А вот вы и ошиблись, что никто не станет вам писать. Тут письмо на ваше имя. И пресолидное, – Колдер протянул ей ванильно-розовый конверт с гигантской печатью.
– Ох, это от батюшки! Такая печать может быть только у него… – Мифэнви смутилась. – Мне, право, стыдно за эту склонность отца к столь театральным жестам.
Она поспешила вскочить, чтобы скорее взять письмо, но запуталась в пледе и, ахнув, полетела вперед.
Колдер подхватил ее, и оба замерли. Сердца их колотились бешено и в унисон. И они не могли отвести взглядов друг от друга.
Наконец Мифэнви, густо покраснев, аккуратно высвободилась из объятий деверя, встала и вынула из его безвольных пальцев злосчастный конверт.
Она читала, а Колдер любовался ею, стоящей в косой полосе солнца: даже в этом глухом черном платье она была краше всех разодетых принцесс.
Мифэнви вскрикнула, пошатнулась, и письмо, по круговой, спикировало на пол. В этот раз подхватывать ее не пришлось – она намертво впилась побелевшими пальцами в спинку кресла.
– Батюшка болен… – промолвила тихо, прижав сложенную ладонь к груди и опустив голову, – умирает… – уже совсем тихо проговорила она и как подкошенная рухнула вниз, тоненько заскулив.
Теперь Колдер не раздумывал – бросился к ней, опустился рядом, обнял и прошептал, баюкая:
– Не отчаивайтесь. Будем верить в чудо. Но выезжайте немедленно! Я распоряжусь об экипаже.
Он дернулся, намереваясь встать, но она не позволила ему уйти, как ребенок, схватилась за ворот сюртука и замотала головой.
– Нет. Одна не поеду. Если что-то случится – не выдержу.
Он сглотнул, отгоняя даже мысль о подобном исходе, и, взяв ее за руку, заверил:
– Вы не будете одна. Я еду с вами.
– Благода… – Мифэнви осеклась на полуслове, и Колдер, проследив за ее взглядом, заметил, что внимание невестки привлекла записка, выскочившая из того же конверта. Мифэнви вытащила послание и принялась читать. Постепенно тучи печали, сошедшие было на ее нежное лицо, разорвала улыбка. – Это Мыш. Он пишет, чтобы я не вздумала срываться с места, потому что батюшка, цитирую: «…что-то задумал и чудит…» Мыш пообещал держать меня в курсе и сообщить, когда дело действительно станет плохо. Так он пишет…