Цыган
Шрифт:
Давай-ка переворачивайся опять на спину и теперь хочешь — закрывай свои черные гляделки, хочешь — с открытыми лежи. Все равно от тебя до самого утра уже ничего не добьешься. Целая бутылка ректификата на тебя, чертова родича, до последней капли ушла. Спи. А утром я к тебе докторов привезу.
Уже вызрели и начали осыпаться над табунной степью последние звезды, а над поселком конезавода все еще реяло перламутрово-матовое облако света. Давно улегся звон столкнувшихся при встрече фронтовых друзей — грудь
Можно было размягченно откинуться на спинки стульев, незаметно расстегнув мундиры и чекмени.
— А этот жеребец на четвертом отделении только что не говорит. Так и ковыряет своими глазами под сердце. Ни одного пятнышка. Из чистого золота слит.
Генерал Стрепетов поискал глазами среди столиков.
— О нем вам, Сергей Ильич, мой бывший адъютант, Ермаков, еще кое-что может рассказать.
Ермаков не заставил себя ждать:
— Мало того что он у нас вдребезги своими копытами стенку новой конюшни разгромил, он потом еще, оказывается, сумел вплавь переправиться через Дон и прямым ходом представиться на конезавод. А я теперь изволь по этой распутице транспортируй его обратно.
— Ну нет, — отрубил генерал Стрепетов, — назад ты его у меня не получишь. Стеречь надо было. У меня здесь, несмотря на круговую осаду конокрадов, еще ни одна голова не пропала. А деньги за него я могу тебе хоть сейчас вернуть. — Поворачиваясь всем туловищем к своему бывшему корпусному командиру Горшкову, генерал Стрепетов пояснил: — Этот Гром у них там за своим бывшим табунщиком тосковал. Даже через Дон переплыл.
Общий разговор за столиками все больше рассыпался на мелкие осколки:
— Ты бы, Ермаков, нас к себе на дегустацию повез.
— Мы с тебя дорого не возьмем.
— А Шелухин что-то крылья опустил.
— Скучает без молодой жены.
— Надо было дерево по силе ломать.
Должно быть, этот-то момент и счел наиболее подходящим водитель генерала Стрепетова, чтобы приблизиться к своему начальнику и наклониться к его уху для какого-то не терпящего отлагательства сообщения. Тот самый водитель, который возил генерала еще на фронте. Но тогда он был черный, как майский грач, а теперь младенчески розовое темя уже просвечивало у него сквозь тщательно зачесанные на один бок волосы.
Генерал Стрепетов рассеянно слушал его, слегка повернув голову, вдруг зловеще переспросил:
— Какая такая цыганка? Я же русским языком приказал никого не пускать.
— Это Шелоро Романова, — пояснил шофер.
— А-а! — торжествующе воскликнул генерал Стрепетов и, сунув руку в карман, чем-то там побренчал. — Гони ее к коменданту.
— Она говорит, ей только начальник конезавода нужен.
Генерал Стрепетов поднял глаза к круглым электрическим часам на противоположной стене, на которых стрелки уже показывали два часа ночи, и иронически осведомился:
— А еще так часика через
Водитель нерешительно топтался возле него, намереваясь еще что-то сказать, но тут вмешался бывший комкор Горшков, который, повернув горбоносое лицо, давно уже прислушивался к их разговору.
— Ты, Михаил, — попенял он Стрепетову, — или зажал их всех тут в кулак, или разбаловал совсем. За каждой мелочью, как к няньке идут.
Уязвленный этим замечанием бывшего фронтового начальника, генерал Стрепетов набросился на своего водителя так, что тот отшатнулся.
— Могу я со своими товарищами хоть одну ночь спокойно посидеть?!
Пристыженный водитель поспешил удалиться от него на цыпочках, но генерал Стрепетов остановил его властным окриком:
— Открыть окна!
Красными парусами, выплеснутыми ветром из настежь распахнувшихся окон, захлопали шторы. Тотчас же вторглась снаружи влажная свежесть табунной степи. Сладостью первого заморозка и прелью трав задышала она.
— А в городе можно и от запаха сена отвыкнуть, — почмокав губами, сказал Привалов.
Вдруг Шелухин, который давно пасмурно горбился за своим столиком, громко заявил:
— Все! Решаюсь, Михаил Федорович! Бросаю свой дом с виноградным эдемом на сто кустов и переезжаю сюда. Никакого моего терпения больше не хватает. — Он угрожающе добавил: — А тот, кто со мной не захочет сюда поехать, может остаться в эдеме.
Генерал Стрепетов, не скрывая удовлетворения, приподнял щеточку седых усов над белыми молодыми зубами.
— И ты что-то весь вечер ко мне прицеливаешься, Ожогин? Думаешь, не вижу. Али тоже посвататься хочешь?
Но Ожогин, не принимая его шутливого тона, ответил:
— Хочу.
Такого оборота даже генерал Стрепетов, как видно, не ожидал. Оказывается, сразу двоих фронтовых сослуживцев он, сам не подозревая, завербовал на конезавод.
— Ты же обещал меня в лично тобой выращенный сосновый бор свозить.
— Я и теперь, Михаил Федорович, не отказываюсь. Но, во-первых, после того как… — Ожогин так и не стал пояснять, что он имел в виду, — мне в этом сосновом бору никак оставаться нельзя, а во-вторых, мне уже надоело, когда из главка приезжают гости, к ним на выстрел кабанов и лосей гнать. Я, Михаил Федорович, согласен хоть в помощники табунщика пойти.
Начальник конезавода Стрепетов обиделся:
— Что значит, ты согласен? Это еще надо проверить, какой из тебя помощник табунщика будет. По-твоему, Ожогин, выходит, раз ты в кавалерии служил, то тебе сразу же можно и табун племенных лошадей доверить. Нет, это не так просто. Табунщик в коневодстве фигура, можно сказать, главная…
— Правильно, Михаил Федорович, — прерывая его, вмешался Шелухин. — Мне вы можете самую незаметную должность поручить. Я согласен хоть из конских хвостов репьи выбирать, только бы при лошадях быть. Берите меня, Михаил Федорович, чтобы я там, — он неопределенно мотнул головой, — совсем не погиб.