Цыганка (сборник)
Шрифт:
Я даже не заметила, когда выпила свою порцию коньяка. Должно быть, машинально. У меня тяжело и медленно стучал в висках пульс, и замирало сердце.
К тому же я начала покашливать от ее беспрерывного курения.
А она как назло опять потянулась к пачке, достала и закурила новую сигарету, последнюю... Повертела пустую пачку и отбросила на стол...
– А теперь пусть та милая девушка принесет еще выпить!
– Не надо! – сказала я. – Послушайте... Не стоит...
Она удивленно взглянула на меня, сощурилась, на лице ее переплелись морщины.
– Вы, кажется, решили, что я алкоголичка? – спросила она приветливым тоном. Улыбнулась. – Ну хорошо... Так и быть, едем дальше без горючего и без смазки мотора...
И
– Да, – наконец проговорила она, – вы правы, конечно... Счастливое избавление, именно так. Ведь они могли меня сдать, но не сдали. В тот раз не сдали. Страшно рисковали, между прочим... У них было трое малолетних детей, старик-отец, лежачий, парализованный... Да... Не сдали в тот раз. Промыли рану, перевязали – у хозяина, по счастью, были какие-то навыки, он помогал ветеринару... даже накормили, чем было... и Семен – так хозяина звали – пошел в сарай и вернулся с лопатой... И... стал копать. Новую могилу. Для меня.
– Как?! – тупо спросила я.
– А вот так, – просто и спокойно ответила она. – Некуда было меня девать, понимаете? В любой момент кто угодно мог войти – соседи, родные. У них свояк в полицаях служил! Да и от детей надо было скрыть, чтобы не проболтались... Так что Семен выкопал яму рядом с печью. В ней можно было сидеть, согнувшись. Поверху клали доски, на них – цветастый половичок, а на него – ведерко с углем. Я, к счастью, маленькая была, хрупкая, как ребенок. Много места не занимала... – Мирьям тряхнула головой, странная гримаса – от боли или от смеха – снова съежила ее лицо. – Так что... как у нас там обстоит дело с эпическим зачином? – и сидела она так два года в могиле... Ночью только выпускали – по нужде и поесть чего-нибудь... Все остальное время надо было терпеть до потери сознания. Никто ведь не думал, что это счастливое избавление настолько затянется... Надо было переправить ее куда-нибудь, да как-то не получалось. Вот и сидела... Черви по ней ползали, ну, все как полагается. В могиле как в могиле. За эти два года у нее выпали волосы, сошли ногти на руках, глаза гноились, она ведь света не видала совсем... а помирать никак не хотела... – Мирьям горько хмыкнула. – Упрямо не хотела благодетелям подарить Счастливое Избавление...
Я рывком поднялась, вышла во двор, и некоторое время стояла под сплетением истощенных виноградных ветвей в круге желтого света, шумно вдыхая и выдыхая иерусалимский воздух с холодным дождем вперемешку – бурно, до слез выкашливая дым...
«Ты виноградник, – доносился из полутьмы звенящий голос Васо, – ты виноградник, что вновь расцвел... Благоуханный плод, взращенный в Эдеме...»
Сверху, облокотясь на перила террасы, за мной наблюдала смутная Манана.
Я улыбнулась ей в темноте.
...По пути назад заглянула в кухню. Ближе к вечеру, к урожайному времени, явилась еще одна официантка, Наташа. Странно, что все посетители шли прямиком наверх, во второй зал, а у нас внизу так никто и не появился... Я постояла в дверях, дожидаясь, пока Ольга поднимет на меня глаза, и сказала:
– Еще два по пятьдесят принеси, ладно? Та кивнула. Мирьям безучастно слушала грузинский хорал.
– Хорошая это штука... – проговорила она, когда я рухнула на стул. – На меня, глухаря, действует, как наркоз...
Появилась Ольга с двумя новыми рюмками коньяка.
– Вы хотите споить меня? – улыбнулась Мирьям. – Или сами хотите наклюкаться?
– Так
– Не надо так... – проговорила мягко. – Они не виноваты... Ну, посудите сами: сколько можно было меня держать? Я никак не умирала, выпустить меня в таком виде – лысый скелет – натурально, было опасно... Они пригласили свояка, поставили ему угощение, повинились... Обсудили – как лучше это дело сгладить... И ночью он вывез меня на телеге, просто подкинул к воротам лагеря.
Опустив голову, Мирьям переставляла на скатерти несколько предметов: зажигалку, пустую пачку из-под сигарет и пудреницу, в которую, видимо, смотрелась, пока меня не было... Выстраивала их в ряд, потом меняла местами... словно пасьянс раскладывала...
– Вот вы удивились, что люди, которые два года, страшно рискуя, прятали полумертвую девочку, в конце концов выкинули ее на улицу... Да, признаться, и меня это мучило много лет. Возможно, чтобы разобраться во всем этом, я пошла учить психологию в Беркли... В конце концов поняла... Видите ли, милосердие и страх, добро и жестокость не распределены между разными людьми, а соседствуют в каждом человеке. И всякое чувство не бесконечно... Они устали от своего милосердия, эти обычные люди, которые все-таки спасли же меня, спасли! Довольно того, что за меня они не получили вознаграждения, а наоборот, только кормили – пусть скудно, ужасно, но – кормили! Могли убить, закопать где-нибудь ночью... но не сделали этого... Знаете, человека надо жалеть и никогда не взваливать на него непосильную нравственную ношу...
– Постойте! – оборвала я. – Мне плевать на причины, по которым выбрасывают человека на явную гибель...
Дальше, что было дальше – он оставил вас у ворот лагеря... и?..
– Он торопясь, пока не засек патруль, вывалил меня с телеги в траву. Я ж доходила от истощения... И вот это было счастьем – просто лежать в траве, не скрюченной, а вытянувши ноги. Счастье, потому что скоро наступило утро. Впервые за два года наступило утро... Понимаете?
– Но ведь вас могли убить! – крикнула я.
– Могли... – согласилась она. – Ну, так убили бы... Подумаешь! Вы представить себе не можете, сколько раз за те два могильных года я жалела, что выползла из ямы! Дура, дура проклятая, говорила я себе, давно бы лежала спокойно, как все... Но самое-то интересное в том, что как раз там, в лагере, я и встретила свое Счастливое Избавление... Один из пленных, американец итальянского происхождения, врач... Бассо его звали... Он выуживал из помоев офицерской кухни яичную скорлупу, толок ее на нарах круглым камнем и заставлял меня есть... Ведь это кальций, понимаете? Толченая скорлупа противно скрипела на зубах, но очень быстро у меня отросли волосы, ногти... Великий Кальций!.. А когда лагерь освободили и стало ясно, что мы живы, Бассо добыл для меня через американцев документы и увез с собой в Штаты... Там мы поженились, а еще через пять лет расстались, так вышло... Никто не виноват, просто я его не любила. Он был мой друг, мой спаситель... но брак на этом не держится. Нужна любовь. Нужна такая влага души, чтоб всхлипывала, дрожала, наполнялась до краев... А я высохла... И никого не любила... кроме Адама...
– Почему же вы его не искали?
– Где? Кто мог представить себе его путь – все поиски мне представлялись бессмысленными. Просто я знала, что он где-то жив. Хотя сто, двести, тысячу раз мог погибнуть... Но почему-то я была уверена, что он жив, и с этим жила сама...
Она подняла голову и посмотрела в окно, откуда просматривался двор и фонарь со светящимся ореолом... Я видела, что она сильно устала, измучена своим рассказом... Что жестоко ее спрашивать о чем-то еще... И надо наконец оставить ее в покое... Довольно! Сейчас рассчитаюсь и провожу ее до отеля.