Цыганочка с выходом

Борминская Светлана Михайловна

— Да ладно, — отмахнулась я. — Иди, а то опоздаешь!

Я посидела с минуту и поднялась.

— Ах!..

Из меня хлынула водичка и полилась прямо на крашеный пол.

Я вышла, едва шагая, как утка, на улицу и крикнула:

— Дима, у меня воды отошли!

Но мужа уже не было…

С дороги, звеня, отъезжал невидимый отсюда трамвай.

— Октябрь, быстро в комнату! — с порога поняла мое состояние Нина Ивановна. — Тебе в роддом, давай я тебя соберу?

Мальчик, зло сверкнув глазами и выругавшись,

как взрослый, нехотя ушел.

— Такой противный стал, — потерла лоб Ниночка и вздохнула. — Не слушается… а вчера к Кокуркиной зашел, подсматривал, как она в туалете… кошмар, в общем!

— Фу-уу, — сказала я, представив Дарь Иванну.

— А эта ведьма его шваброй выгнала, — шепотом сказала Нина. — Швабру об него сломала, а ему хоть бы что, не понимает…

Я стояла, чувствуя, что силы мои уходят, низ живота тянул…

— Тебя проводить? Или сама тихо спустишься?

— Сама, — почему-то сказала я.

— Я через пять минут, все закрою и к тебе, — чмокнула меня Ниночка, и я вышла из ее квартиры.

Я и забыла, что оставила комнату незапертой.

— У тебя там гость сидит! — высунул из ванной физиономию Саркис, одна его щека была намылена. — Мы его впустили, у тебя в комнате ни хрена же нет! Дед какой-то…

Я не стала отвечать, только вежливо кивнула и заглянула в нашу комнату, ожидая там увидеть кого угодно, но…

У окна стоял плешивый субъект в мятом костюмчике из синего кримплена двадцатилетней давности, в руках у него торчала рыжая барсетка за «рупь двадцать». И я его узнала.

«Женильный костюм!» — вспомнила я гостя из прошлого. Шит на заказ в ателье индпошива.

— Страшно рад, здравствуйте, — сказал гость.

— Здравствуйте, — непослушными губами пролепетала я, подумав: «Алмазы Якутии приехали».

Плешивый внимательно посмотрел на меня, подошел к двери и закрыл ее перед носом Саркиса, который в набедренной повязке зачем-то стоял и слушал нашу беседу.

— Будьте любезны, — спросил «кримплен». — Плиз?

— Сэнк ю? — сказал, как отрезал Саркис и пропал где-то в стороне кухни.

— Наташ, — обернулся ко мне визитер и протянул барсетку. — Долг!

— Да, — промямлила я.

— Там деньги, спрячь, — уже с порога напомнил он.

— А у меня воды отошли, — поделилась радостью я.

— Ух, ты! — так и не вышел он.— И что теперь будет? — я увидела — он перестал дышать.

— Ди-иииима на рабоооотуууееехал! — набрав воздуху, зарыдала я и начала икать. — И как мне теперь? У меня мама в Японии, — зачем не знаю, сообщила я.

— В Хиросиме работает? — понимающе кивнул визитер. — Наташ, деньги тут не оставляй, — и кивнул на стену за которой Мазут и Саркис отрабатывали друг на друге удары. — Упрут.

Я повесила барсетку на одну руку, пакет с документами и сменным бельем — на другую и беспомощно посмотрела на человека, которого видела второй раз в жизни.

И тут началась первая

моя схватка и вбежала Нина Ивановна, в машину меня вносил, кажется — он, потому что Ниночка меня просто не подняла. Даже в самых смелых мечтах, да никогда, никогда я не рассчитывала, что рожать я поеду в коллекционном «Астон-Мартине» и водитель в «кримплене» сливового цвета будет жать на газ, а я — кричать: «Рожу-ууу!»

Ребенок колотил ножками и рвался наружу, а Нина Ивановна успокаивала меня все семь минут езды до роддома:

— Наташ, у нас тут, послушай, психиатр района — Бредов!

— Ой, — держась за живот силилась улыбнуться я.

— А главный нарколог города — Ширяев!

— Да? Ой!

— Закругляйтесь, — зачем-то сказал «кримплен», подъезжая к роддому.

— А нач. РОНО — Пустышкина!

Ниночка Ивановна сочувственно глядела то мне в глаза, то на живот и говорила-говорила, не поймешь, шутит — нет, но глаза были серьезные…

Уже с каталки, на которую меня положили две роддомовские бабушки с круглыми личиками, я сунула рыжую дешевую барсетку в руки Нины Ивановны.

— Спрячь, Ниночка! Там деньги!

— Спрячу, Наташ, не беспокойся, — положила она в свой пакет сумочку с деньгами.

— Как бы Октябрик не порвал! — охнула я на весь коридор. — Ой, рожу!..

— Слушай, — тихо сказала Нина Ивановна.— У меня дома есть банки из-под кофе, на сушилке стоят, под самым потолком. Если что… ну, мало ли, деньги там.

Я закрыла глаза и отключилась.

ИЗ ЖИЗНИ КОКУРКИНОЙ Д.И.

— У меня СПИД, и я голубой, — закончив половой акт, обрадовал Дарь Иванну этот странный незнакомец, без спроса зашедший в ее дверь.

— Правда? — подслеповато щурясь, задумалась веселая старушка. — Переведите на русский литературный язык.

— У меня — ВИЧ, и я — педераст, — членораздельно и с душой выговорил гость.

В бедламе кокуркинской квартиры повисла жуткая тишина.

— И что теперь? — смущенно спросила Дарь Иванна. — Что же ты со своей заразой везде ходишь и трясешь? Ходишь! И трясешь! — Залилась краской гнева Дарь Иванна. — А? Что же я теперь тоже голубая и спидозная?

— Да, — печально обронил незнакомец, надел брюки-стрейч и ушел, оставив Дарь Иванну с ее бедой одну-одинешеньку.

Времена пошли…

* * *

Альбина лежала на долларах и рассуждала:

— Есть женщины, как женщины, я — другая…

Альбина считала себя скрипкой Страдивари… За тридцать лет она успела трижды побывать замужем, это только официально.

— Да, — Альбина погладила деньги и продолжила: — Скрипка Страдивари с возрастом, если ее не поели жуки, год от года становится дороже, легчая при этом на грамм или гран, а вот женщина даже самая дорогая и блистательная неизбежно теряет в цене, в загадочности, скажем так… напустим туману…