Цыпленок и ястреб
Шрифт:
Остановиться было негде.
Я продолжал лететь вперед. Выскочили еще двое и тоже замахали. В тот же момент по радио раздалось:
— Отворот! Мы под плотным огнем.
Вот такого у меня еще не было. Обычно, прерывая посадку, я просто пролетал над зоной высадки. Но эта зона была на склоне холма. А по бокам возвышались стены лощины, так что повернуть в сторону я тоже не мог. Но под нами и за спиной пространство оставалось. Я поднял нос, останавливая заход. Вертолет не мог зависнуть и начал проседать. Подняв нос вверх, машина соскользнула в лощину, хвостом вперед. В ходе падения я дал правую ногу, чтобы развернуться, но позволил
Тем же днем, после обеда, в очередной ледовый рейс я взял с собой Гэри.
Глава 13
Скажи мне, что боишься
Я уверен, что мы победим.Нгуен Као Ки, "Ю. С. Ньюз энд Уолд Рипорт", 1 августа 1966
Военная победа коммунистов в Южном Вьетнаме стала не просто маловероятной — она стала невозможной.Линдон Джонсон, 14 августа 1966, после совещания с генералом Уэстморлендом на ранчо.
Июль-август 1966
Сон больше не приносил мне покоя. Я отправился в отпуск в Гонконг, сбежав из Вьетнама, но от своих воспоминаний мне было не убежать.
Двадцать один человек лежит в ряд. Их ноги связаны, руки стянуты за спиной. Это северовьетнамские пленные. Рядом с первым стоит сержант, его лицо искажено яростью. Вьетнамец смотрит на него, не мигая. Сержант направляет "сорок пятый" на пленного. Внезапно пинает по ногам. Удар отбрасывает пленного на несколько дюймов. Сержант стреляет из "сорок пятого" пленному в лицо. Голова подскакивает, словно мяч, по которому ударили сверху и шлепается в месиво, которое раньше было мозгами. Сержант идет к следующему вьетнамцу.
— Пытался сбежать, — сказал кто-то сбоку от меня.
— Как он сбежит, он же связан.
— Он пошевелился. Значит, пытался сбежать.
Следующий пленный, увидев над собой сержанта, торопливо проговорил несколько слов по-вьетнамски. Когда сержант пнул его, он закрыл глаза. Голова дернулась от удара пули.
— Это убийство! — прошипел я.
— Они сержанту Роччи хуй отрезали. И вставили в рот. И пятерым его людям тоже, — ответили мне. — Уже после того, как всю ночь резали их ножами. Тебя здесь не было, как они кричали, ты не слышал. Всю ночь кричали. А наутро все мертвые, их хуями задушили. Это — не убийство. Это правосудие [56].
Подскочила еще одна голова.
— Мне приказали забрать двадцать одного пленного, — возразил я.
— Да получишь ты их, получишь. Только мертвых. Всего-то навсего.
Сержант уходил все дальше, останавливая попытки к бегству одну за другой. Ряд пленных стал очень длинным, фигура сержанта оказалась далеко. Его лицо горело красным светом, головы подскакивали. А потом он посмотрел на меня.
Давно забытые события вновь оживали в моих снах.
Раненый
— Ему, похоже, не нравится. Он похоже, предпочел бы сдохнуть, — сказал медик.
ВК смотрел на меня своими черными глазами, смотрел с обвинением. Он был одет в черную пижамную куртку, штанов не было. На бедре у него была вздувшаяся, воняющая рана. Он прятался от нас в джунглях.
— Ногу он потеряет, — заметил медик.
ВК все смотрел на меня. Носилки загремели по полу. Борттехник взял их с другой стороны и потянул. Они установили носилки поперек вертолета. Пока они тащили и дергали носилки, ВК продолжал смотреть мне в глаза.
— У пидора то ли триппер, то ли он на нас кончает, — ухмыльнулся борттехник, показав на пах ВК. Из члена тянулось что-то, похожее на семенную жидкость; она поблескивала на бедре. Я отвернулся. Я чувствовал его ненависть. Я чувствовал его стыд. Я вновь глянул ему в глаза и наткнулся на взгляд, черный, горячий. Сцена остановилась и я подумал, что просыпаюсь. Но вместо этого увидел живой щит на пути к зоне Пес.
Глаза моргали, в их уголках собирались морщины. Старуха с черными зубами что-то сказала мне, потом закричала. Звука не было. Ее морщинистая рука держала гладкую ручку ребенка. Ребенок повис безжизненно и потянул ее за собой. Она падала медленно, словно сквозь воду. Люди вокруг издавали безмолвные вздохи, дергались, падали. Пулемет стучал откуда-то издалека. Женщина медленно опустилась на землю, дернулась, умирающая, мертвая. Старуха говорила что-то. Увидев, как у нее шевелятся губы, я понял, что она говорит: "Все хорошо".
Сцена вновь сменилась. Я сидел в своем "Хьюи" и ждал, когда "сапоги" проверят деревню после удара напалмом.
— Все хорошо, — сказал кто-то, заглянув мне в окно.
— Она же мертва!
— Да они все мертвы. Все хорошо.
Толпа исчезла. Я сидел в кабине, человек разговаривал со мной, стоя снаружи. Десь раньше была деревня. Влажная земля дымилась. Дым шел от сгоревших жердей, глинобитных стен, соломы. В двадцати футах от меня лежали обугленные трупы. Запах сгоревших волос и золы въелся мне в легкие и в мозг.
Почему в деревне была колючая проволока? Загон для пленных? Оборонительный рубеж? Я не мог разглядеть, что там вдалеке, я видел лишь ребенка, повисшего на проволоке.
— Нехорошо вышло, — сказал я.
— Все хорошо. Так оно и делается. Их предупредили. Остальные ушли из деревни. Вот эти — это ВК.
— Она ВК?
Человек глянул, куда я показывал:
— Нет. Ей не повезло.
Ее приварило к колючей проволоке. Проволока вырастала из обугленной плоти у нее на груди. Она сгибалась, повиснув — младенец, пытавшийся убежать от ада, обрушившегося с неба. Нижняя половина ее двухлетнего тельца порозовела от сильного жара; ее крохотная вульва казалась почти живой.
— Это не война. Все…
— Все хорошо. Невинные жертвы будут всегда.
Человек продолжал говорить, но голос стал безмолвным. Окоченелое тело маленькой девочки — наполовину мертвое, обугленное, наполовину розовое, живое, висело на проволоке. Внезапно я услышал звон.
Я проснулся, успев услышать, как мой голос отдается эхом от дальней стены. На ночном столике звонил телефон.
— Ал… — я судорожно сглотнул. — Алло?
— Ваш звонок в Соединенные Штаты пройдет через пятнадцать минут, — сказали мне.