Цыплёнок
Шрифт:
Мишель, посекундно косясь в строну светофора, а в особенности на циферблат, деланно неспеша, пробиралась сквозь толпу. Посмеялась над удачной шуткой одного из парней, и, остановившись, ненавязчиво застыла позади и между "своих" субъектов, попутно отметив, что кошелёк в левом кармане, и, чтобы его "изъять", придётся лезть между ними.
В душе девушки колыхнулось лёгкое беспокойство, семейный амулет на её груди начал ощутимо нагреваться. Внутри кольнуло нехорошим предчувствием.
– Всё готово?
– низкий баритон "правого", "кошелька".
Сильный, уверенный,
Руки воровки мелко задрожали, к щекам прилила кровь. Стало стыдно и страшно. Девушка прикусила губу, опустила глаза к земле, приказывая себе успокоиться. Аудиотренинг помог, и к моменту, когда на светофоре загорелся зелёный, на дне синих глаз уже опасно поблёскивал азарт. Жадность победила, перевесив страх, затушив опасения.
– Обижаешь!
– прозвучал высокий, даже немного писклявый, как отметила Мишель, голос "левого".
Неприятный, отдающий в висках лёгкой болью и песком на зубах.
Раз... Два...
Как-то внезапно загорается зелёный человечек.
Мишель резко сорвалась с места, неуклюже пролезая между мужчинами, узкая ладошка, легко нырнув в широкий карман, поспешно вытащила добычу. Сердце громко загрохотало, отдаваясь в висках, ноги подрагивали желанием дать стрекоча. Ну вот, почти всё...
Шаг... Два...
– Тварь!
– на запястье резко железно сомкнулись холодные пальцы, шипение эхом отдалось в пустой голове. Мужчина грубо дёрнул оцепеневшую девушку обратно за руку, да так, что Мишель почти что упала на асфальт. Второй так же крепко схватил её за левый локоть.
"Синяки останутся" - заторможено отметила девушка, и, словно очнувшись, попыталась выдернуть руку... хоть одну.
Как её дотащили до переулка, девушка не помнила, не помнила, и как запихнули в машину, а вот боль от в конец раскалившегося кулона, чужих рук и лихорадочный ужас очень даже припоминала. Хотя именно это воришка предпочла бы и забыть.
В себя пришла Мишель только в салоне, по бокам сидят "жертвы", стекла затонированные, на плечах неподъёмным грузом расположилась мужская рука. Щеки горят, уши горят, зубы клацают, тело трясётся, в голове бардак, состояние предобморочное, лунный камень остывает.
Благодать.
***
Единственной доставшейся Мишель от родителей вещью,нет, даже не родителей - бабушки, был кулон. С матерью девушка почти не контактировала, ибо та страшно пила (начала сразу после того, как отец бросил её с двухлетней дочерью ради какой-то "облезлой казённой мочалки", но сначала по чуть-чуть, вечерком, а потом появился хахаль и бухать стало веселей, в компании-то). Когда незадачливую родительницу уволили с работы (а это произошло уже спустя пару недель постоянного запоя), девочку забрала в деревню бабушка.
Святослава Борисовна при этом заслуживала отдельного слова. Старушка, на тот момент семидесяти трёх лет отроду, в селе была очень уважаемым человеком, за спиной которого, шёпотом, почтительно, что бы не дай Бог не оскорбить, уже давно прозвали "ведьмой", конечно, в самом хорошем смысле этого слова. Народ со
С десяти лет на заводе матери помогала, когда война началась, человек старой закалки. В помощи не отказывала, денег почти не брала, золото - про таких говорят. Ворожила по-мелкому.
Она и внучку этому обучала, фактически с пелёнок. А вот когда той исполнилось пять, слегла, а через полгода и умерла. Врачи так и не установили причину. Мишель вернулась домой, а через месяц явилась служба опеки, вызванная неизвестно кем из соседей. На память о бабушке и доме остался лишь кулон - большой голубоватый лунный камень в серебряной оправе с вырезанными на ней рунами. Девушка считала его своим оберегом, оправданно, кстати - при опасности он всегда нагревался. Нагрелся, к слову, и в тот день, что она сделала ноги из детского дома.
Сейчас же воровка горько жалела о неосмотрительном пренебрежении к чудному камню. Ибо привело это под ручку с собой последствия, да ни какие, а, похоже, роковые.
02 - Натуральный блондин, но не один
Минут через сорок трястись от страха Мишель надоело, краснеть и молчать, впрочем, тоже. Но как ни странно, похитители обуявшую девушку жажду деятельности не разделяли и на вполне закономерный и банальный вопрос: "А че вам, собственно, надо?" ответили довольно грубо.
На что Мишель на самом что ни на есть законном основании обиделась, но промолчала - больно перед самым носом здоровенный, в положенных природой местах волосатый кулак впечатлил, она даже свой для сравнения сжала, с огорчением констатировав, что не быть ей боксёром. Мишель вздохнула, уныло покосилась в окно и, внимательно, будто утром в очередной раз проснувшись, обнаружила лишний палец, начала осматривать свою ладонь, не обращая особого внимания на несколько озадаченных мужчин. Но, нет, ничего лишнего не было, маленькие аккуратные пальчики, тонкие и не особо длинные, не аристократичные, как любят говорить о мало-мальски аккуратных руках, а миниатюрные, ладонь такая же мелкая, узкая, тонкие запястья с начинающимися проявляться синяками и голубыми линиями вен, на левом болтается замысловатый серебряный браслет. Осмотром Мишель осталась довольна - ничего лишнего обнаружено не было.
Вновь воцарилось мучительное безделье, но, впрочем, долго воровка не продержалась и, чтобы хоть как-то скрасить разрастающуюся скуку, принялась пристально, нервируя своим вниманием, разглядывать мужчин, не особо, кстати, беспокоясь мнением разглядываемых. Даже на сиденье покрутилась для удобства.
Страх затаился, выдвинув вперёд какую-то бесшабашную возбуждённость или даже обречённость. И Мишель безвозмездно, с готовностью отдалась этому нехорошему состоянию... Хотя нет, не безвозмездно, очень даже возмездно, щедро хлебнув пофигизма медленно подступающей истерики.