Цзян
Шрифт:
На письменном столе, тоже красного дерева, стояла фотография самого Лантина, только гораздо моложе. Он улыбался в объектив. Рубашка с открытым воротом и само выражение лица наводили на мысль, что перед вами отчаянный парень и очень чистый. Рядом был столик с пишущей машинкой. Стены кабинета удивляли своей безмятежной голубизной, потолок с лепниной был кремового цвета.
Придя к Лантину, Даниэла облачилась — по его требованию — в домашнее платье от Диора из чистого шелка. До того, как Лантин купил для нее это платье, она знала о том, что существуют домашние платья только понаслышке. Оно
Чулки с резинками — это была все лантинская фантазия, но Даниэла не возражала. В доме у него она всегда ощущала себя, как в паровой бане: жарко, непривычно, иногда мучительно трудно дышать, но, если расслабиться, можно получить удовольствие.
Лантин, как всегда, сам занялся стряпней на кухне. Оставшись одна, Даниэла открыла стеклянную дверцу книжного шкафа, где Лантин хранил свои самые дорогие книги. Сразу же ей попался на глаза роман Полин Реже «История О» на французском языке. Он понравился ей своим шикарным кожаным переплетом и золотым обрезом. Мало кто знал, что она говорила и читала на восьми языках. А к французскому у нее была особая любовь. Французскую прозу она ставила на второе место после русской.
Пролистав первые двадцать страниц, Даниэла уже составила приблизительное представление о романе. На стерео крутился диск с музыкой Моцарта. Через каждые пятнадцать минут забегал Лантин, чтобы перевернуть пластинку или поставить новую. Но на всех был только Моцарт.
Сочетание музыки Моцарта, интеллектуальной прозы Реже и шелкового платья от Диора создало неповторимый букет ощущений, так что у нее даже слегка закружилась голова. Невозможно было поверить, что она все в той же Москве, а не в Париже. В Париже, где ей когда-то удалось завербовать своего лучшего агента.
Вошел Лантин поставить новую пластинку. Опять зазвучала музыка Моцарта, затопив комнату своей чистой мелодией. На Лантине были вельветовые брюки и светло-синяя рубашка из джинсовой ткани. Ступая босыми ногами по персидскому ковру, он приблизился к креслу, на котором она сидела, и сунул ей в рот что-то вкусненькое. Угощение растаяло во рту, и Даниэла даже промычала что-то от удовольствия.
Вот тогда-то Лантин и предложил ей затянуться из трубочки с длинным чубуком, сделанной из слоновой кости, которую он держал в руке. Резная чашечка цвета хризантем была набита опиумом, черным как ночь.
Лантин зажег ароматное зелье и передал трубочку ей. Даниэла сделала затяжку. Чубук был очень приятным на ощупь. Конечно, в программу обучения в Высшей школе КГБ, которую в свое время закончила Даниэла, входило знакомство с наркотиками. Преподаватели описывали очень подробно эффект, производимый различными наркотическими веществами на мозг, нервную систему, координацию движений и так далее. Но пробовать, разумеется, не давали. Ну а когда она начала работать в органах, то ей и подавно было не до этого. Аналитическая работа требовала ясности мысли.
Они докурила трубку, передавая ее друг другу. Лантин вернулся к стряпне, а она возобновила чтение. Ноздри приятно щекотал запах свежей кинзы, чеснока и перца, доносящийся с кухни. Опиум обострил ее восприятие
Запах кожи, такой мужественный, смешиваясь с запахами лантинской стряпни, создавал какое-то странное ощущение цельности, которого Даниэла не могла себе объяснить. Йинь и янь -мужское и женское начало.
Ее решимость порвать с Лантиным колебалось в ее сознании, как пламя свечи на ветру. По правде говоря, ей нравились вещи, которые он ей дарил. В них был приятный аромат декаданса. Вот, например, это ее домашнее платье было абсолютно декадентским. Оно ласкает тело при каждом движении. Да и сам Лантин был декадентом до мозга костей, и это странным образом тоже ее возбуждало. Возвышенная музыка Моцарта ласкала ее слух, как проза Реже — мозговые извилины.
Она буквально купалась в море эмоций, раскрепощающих ее желания. Не было ни вчера, ни завтра. Только бесконечно длящееся здесь и теперь.
Она глотала страницу за страницей, пока не услышала голос Лантина:
— Подымайся.
Она повиновалась.
Ее глаза, хотя и порядком остекленевшие, поймали похотливый взгляд, который он бросил на ее вздернутые груди, соски и живот, просвечивающие сквозь тонкий шелк. Высокие каблуки создавали впечатление, что ноги, облитые шелковыми чулками, бесконечны как вселенная.
Лантин сменил пластинку.
— Ты проголодалась?
— Еще бы!
— Тогда пошли.
Она двинулась, но Лантин изменил направление ее движения, и скоро они уперлись в книжный шкаф.
— Покажи руки.
Она выполнила требование и, даже не успев сообразить, что происходит, услышала клик-клак защелкнувшихся на ее запястьях очень изящных, никелированных наручников.
Даниэла вытаращилась на него, ничего не понимая. Если бы он сказал: «Подыми руки», — она бы могла догадаться о его намерениях, особенно учитывая величину бугра, образовавшегося спереди его брюк. Она подумала, что это, наверно, больно, когда член вот так упирается в жесткую материю.
— Повернись.
Казалось, она была не в силах даже пошевелиться. Потом почувствовала его грубые руки на своих плечах, разворачивающие ее лицом к стеклянной дверце шкафа. Схватив ее скованные руки за цепочку, он поднял их вверх так, что Даниэла едва касалась пола. Он фактически подвесил ее на крюк, вделанный в одну из полок.
— Мы будем есть через пару минут.
Ее платье от Диора было тотчас же задрано. Звук расстегиваемой молнии на джинсах корябнул по мелодии Моцарта. Шрам, увечащий прекрасное лицо.
Даниэла поняла, что сейчас произойдет, за мгновение до того, как это случилось. Героиню романа Реже тоже таким образом заставили доказывать свою любовь и преданность. Причем это унижение было первым из многих.
Она невольно вскрикнула, почувствовав, как его раскаленный член входит в нее. Казалось, он вырос вчетверо против своих обычных размеров. Инстинктивно она выгнула спину, предоставив таким образом свои ягодицы в его полное распоряжение.