Цзян
Шрифт:
Цунь Три Клятвы сидел за лучшим столиком в китайском ресторане на Козуэй-Бэй. По правую руку от него сидела китаянка потрясающей красоты. Ее плоское с высокими скулами лицо было одним из тех немногих, которые способны вскружить голову любому, используя минимум косметики. Оно одинаково прекрасно в постели в ранние утренние часы и при ярком искусственном освещении вечером.
Слева от Цуня Три Клятвы стоял шкафчик, битком набитый ласточкиными гнездами, цены на которые колебались от четырех до ста гонконгских долларов. Посетители сами выбирали одно
Он только что преподнес своей любовнице, Неон Чоу, изумрудное ожерелье. Неон Чоу работала в приемной губернатора, и в течение всего дня оставалась серьезной и сдержанной, как и обязывало ее положение. Больше всего ей нравилось в Цуне Три Клятвы, что он был способен ее обожать и в ее естественном состоянии.
Когда он открыл коробочку, она завизжала от восторга и бросилась к нему на шею прямо через стол, заставленный тарелками.
— Оно просто великолепно! — воскликнула она, примеряя подарок.
Черный локон упал ей на лоб, и она эффектным жестом руки отбросила его. Цунь Три Клятвы посмотрел на нее и почувствовал волнение не только в своем сокровенном члене, но и гораздо выше — в районе сердца. Он не переставал поражаться тому, как эта девушка — ей было только 23 года — воздействовала на него. Достаточно было лишь одного движения ее изумительно грациозной руки, лишь одного легкого прикосновения к его плечу, одного ее смеха, чтобы его душа воспарила к небесам. Так высоко, что дождь и тучи обволакивали его тело.
Цунь Три Клятвы подозвал официанта и сделал очередной заказ: чай гуаньинь(Железная богиня милосердия). Этот чай до того крепок, что его подают в чашечках размером с наперсток.
— Я рада, что мы наконец вместе, — сказала она. — А то мой внутренний голос уже начал мне говорить, что ты пресытился мной.
— А что тебе говорит это ожерелье?
— Подарки всегда приятны, — протянула она, а затем слегка надула губки, зная, что это всегда сводит его с ума. — Но ты проводишь слишком много времени с Блисс. Я уже начинаю беспокоиться.
— Мои дела тебя не касаются.
— Какие могут быть дела с собственной дочерью?
— Ты что, оглохла?
Губки надулись еще больше, но на этот раз Цунь оставался нечувствителен к их колдовской силе. Он думал о чем-то своем, и это было плохим знаком для Неон Чоу.
— Ты иногда относишься ко мне, как к ребенку. А я уже вышла из детского возраста. — Она вскинула голову.
— Губернатор в таком тоне со мной никогда не разговаривает. На работе меня уважают.
— Тогда открой для него свои жадеитовые ворота, — буркнул Цунь. — Губернатор или не губернатор, а он всего лишь гвай-ло.Вот уж не думал, что ты такое значение придаешь мнению этих придурков-варваров! Неон Чоу поняла, что хватила через край.
— Извини мою ревность. — Ее голос упал до жаркого шепота. — Когда ты не со мной, я думаю только о тебе. Если я хочу быть с тобой всегда, разве я заслуживаю, чтобы со мной обращались
Цунь Три Клятвы фыркнул. Это означало, что он обдумает этот вопрос на досуге. Если она будет вести себя хорошо.
Неон Чоу преданно посмотрела на него и положила свою идеальной формы ручку на его лапищу. Глаза ее были темнее ночи и ярче камней ее нового ожерелья. Ноготки скребли его кожу с какой-то невероятной деликатностью.
— Я обожаю твой подарок, — прошептала Неон Чоу, перебирая пальчиками изумруды, закрывающие трогательную впадинку на шее. — Я обожаю тебя.
Цунь Три Клятвы почувствовал, как под столом приподымается его сокровенный член.
Ярость. Красное сердце тьмы. Буря ушла, оставив его над бездной собираться с силами. Ярость согревала его, исцеляла его раны или, во всяком случае, гасила их боль.
Он видел силуэт каменной хижины на той стороне провала и чувствовал, что хочет побывать там. Пошел по каменистой осыпи налево, но, обнаружив через сотню метров, что тем путем не пройти, вернулся. В конце концов нашел место, где можно спуститься.
Серый туман клубился вокруг него, когда он полз вниз по грязному склону. Порой камень, на который он наступал, не выдерживал его тяжести, и тогда Джейк падал и начинал скользить, обдирая себе кожу на руках об острые камни. Остаток пути он проделал уже на спине.
Достигнув самого низа, он быстро пошел вперед через туман. Ему не хватало воздуха, и сердце стучало, как паровой молот. Ярость.
Ни неба, ни горизонта. Мир вокруг стал перламутровым, будто Джейк оказался внутри раковины. Когда он задевал ногой камень, звук этот, отбрасываемый скалами, множился и улетал вверх, сливаясь с криком коршуна, треньканьем цикад, шумной возней в кустах горностая или барсука. Мозаика звуков.
Не замечая ничего вокруг себя, Джейк поднялся выше к тому месту, где он видел в последний раз Марианну. Вот площадка, где она упала. На ней никаких признаков крови: дождь все дочиста смыл.
Он поднял голову.
— Ничирен! — зарычал он, как дикий зверь. — Я убью тебя!
Около дома он остановился. Входная дверь распахнута, на энгаве -никого. Внезапно гробовую тишину нарушило позвякивание, и Джейк резко обернулся на звук. Фурия — голос лета. Перезвон колокольчиков, как детский смех на взморье. Такой живой!..
Горючие слезы текли по его лицу. Марианна, -думал он, — я убил тебя.
Войдя внутрь хижины, он осмотрелся. Две доски для игры в вэйци снезаконченными партиями на столике посреди комнаты, третья — на полу. Черные и белые шашки раскиданы по всем углам. Он подошел к ближайшей доске, взял белую шашку. Как легко ее убить! Он убрал с доски окруженную жертву. Но с человеческим существом труднее. Мысль о том, что Марианны больше нет, не давала ему покоя. Какова будет жизнь без нее? Три года она была рядом, но он не замечал ее. Иногда даже любовью занимались. И ни разу он не чувствовал ничего, кроме снятия напряжения в области паха.