Д'Артаньян — гвардеец кардинала. Провинциал, о котором заговорил Париж (книга первая)

Бушков Александр Александрович

— Искренне вам сочувствую, д'Артаньян, — сказал маркиз с самым дружеским участием. — Простите, но вы так шумели, что вся приемная оказалась в курсе вашего дела…

— Я в отчаянии, маркиз, — сказал д'Артаньян. — Только подумать — все упирается в какие-то жалкие полтораста пистолей… Честное слово, я уже начинаю подумывать ограбить кого-нибудь… разумеется, не дворянина, — добавил он торопливо.

— Грабеж, любезный д'Артаньян, это серьезное ремесло, требующее навыка и хватки, — рассудительно сказал Пишегрю. — Иначе вы в два счета окажетесь на галерах, а то и на эшафоте… Я, знаете ли, давненько обитаю в Париже. Случалось видеть,

как молодые глупцы, считающие себя ловкачами, избирали карьеру ночного грабителя… и дорого поплатились. Поверьте человеку искушенному: уличный грабеж — не ремесло для дворянина… В особенности неопытного в этих делах.

— Помилуйте, я выразился чисто фигурально, для красного словца. Чтобы выразить глубину своего отчаяния, — пристыженно сказал д'Артаньян. — Но мне и в самом деле позарез необходимы эти полторы сотни пистолей…

— Но ведь есть вполне честные способы, вполне достойные дворянина! — живо сказал маркиз.

— Любезный Пишегрю, назовите их немедля!

— Вы, должно быть, недавно в гвардии и вообще в Париже, мой друг?

— Увы… — признался д'Артаньян.

— Я сразу так и подумал… Будь вы получше знакомы с Парижем, знали бы, что здесь есть немало мест, где дворянин может совершенно законно, не погрешив против чести, составить себе состояние.

— А именно?

— Игорные дома, любезный д'Артаньян! Что с вами? Вы переменились в лице так, словно я вам предложил заключить письменный договор с дьяволом…

Д'Артаньяну стыдно было показаться в глазах своего нового знакомого неотесанным провинциалом, но он все же признался:

— Мой отец категорически наставлял не иметь дела с подобными заведениями…

— Отцовские заветы, не стану спорить, дело святое, — сказал Пишегрю вкрадчиво. — Вы только не поймите меня превратно, но наши отцы, боюсь, не всегда представляют во всей полноте те изменения, что произошли со времен их собственной молодости…

— Клянусь небом, вы читаете мои мысли!

— Вот видите, д'Артаньян! К тому же ваш почтенный отец, без сомнения, имел в виду какие-нибудь подозрительные притоны… и предостерегал вас от игры ради самой игры, то есть от бесцельного разгула. Разве он мог предполагать, что вам деньги понадобятся для того, чтобы выручить из беды женщину, заслуживающую всяческого уважения?

— Вряд ли он мог это предвидеть, — в задумчивости произнес д'Артаньян, которому новый друг нравился все больше и больше.

— Вот видите. Ради благородной цели можно и отступить от родительских предписаний…

Слышали ли вы, что в Лувре есть зал, именуемый Прихожей короля?

— Разумеется.

— Там каждый день идет игра, — сказал Пишегрю деловито. — Легко догадаться, что общество, которое там собирается, состоит отнюдь не из завсегдатаев подозрительных притонов… Почему бы вам не отправиться туда и не попытать счастья? Новичкам, знаете ли, везет.

— Я бы не прочь, но…

— Что же на сей раз вам мешает?

— У меня остался в кармане один-единственный экю, — сконфуженно признался д'Артаньян. — Хотя я не искушен в азартных играх, но подозреваю, что столь мизерные ставки непозволительны, тем более в Лувре, где собирается знать…

— Полноте, д'Артаньян! — с мягкой укоризной сказал его новый друг. — Разве это препятствие для дворянина? Я вам охотно одолжу хоть пять пистолей, хоть десять. В последние дни мне, знаете ли, везло.

— Вы тоже там играете?

— Частенько. И успешно.

Вообще-то,

внешний вид маркиза находился в некотором противоречии с его последними словами, но д'Артаньян, опасаясь показаться неучтивым, не стал задавать неуместных вопросов. Он попросту был рад, что судьба свела его со столь любезным кавалером, без сомнения, отличным знатоком Парижа и всех тех удовольствий, что предоставлял желающим этот многоликий город.

— Черт возьми, вот вам моя рука! — воскликнул д'Артаньян. — Ведите меня, любезный маркиз, кратчайшей дорогой!

Очень быстро д'Артаньян убедился, что судьба послала ему поистине бесценного друга. Маркиз де Пишегрю был прямо-таки кладезем знаний о Париже и тех его обитателях, что только и могут интересовать дворянина из провинции, намеренного сделать карьеру и стать заметным. Пишегрю, казалось, был в курсе решительно всех любовных историй, поединков, скандалов в благородных домах, поверенным всех тайн, обычно тщательно скрываемых от смертных. На д'Артаньяна обрушилась сущая лавина имен, любовных связей, мелких и крупных секретов титулованных особ, чьи имена в провинции обычно произносились едва ли не со священным трепетом.

Д'Артаньян, правда, так и не смог определить, является ли его новый друг роялистом или кардиналистом. Пишегрю тщательно избегал, при всей своей словоохотливости и всеведении, касаться как короля с королевой, так и кардинала. То ли он не был еще до конца уверен в д'Артаньяне, то ли выбрал себе жизненную позицию, позволявшую стоять в стороне от будораживших Париж политических страстей и интриг, на что, по мнению гасконца, имел полное право.

Когда они добрались до Прихожей короля, д'Артаньян обнаружил там столько людей, сколько, наверное, не мог бы собрать на свои выступления самый искусный проповедник Парижа. Он поначалу робел, но Пишегрю (многим здесь знакомый) подтолкнул его к выбранному столу и уверенно заставил делать ставку.

Державший кости шевалье де Моншеврей, дворянин из французского Вексена, состоявший в свите герцога де Лонгвиля, ставку гасконца принял благосклонно, без малейшего неудовольствия. Кости застучали по столу…

Все познания д'Артаньяна в игре сводились пока что к тому, чтоб понять, выиграл он или проиграл. По совету Пишегрю он принялся удваивать ставки — при неудаче он терял все, зато при фортуне и выигрыш удваивался…

То ли выбранная тактика не подвела, то ли сыграло свою роль пресловутое везение, свойственное новичкам. Как бы там ни было, часа через два д'Артаньян стал полноправным обладателем целых девяноста шести луидоров — и решительно отказался, вопреки уговорам Пишегрю, от дальнейшей схватки, твердо заявив, что новый друг обязан вспомнить о причинах, толкнувших его испытывать судьбу.

Пишегрю был несколько разочарован, но настаивать не стал. Вернув ему долг, д'Артаньян помчался на улицу Старой Голубятни словно на крыльях.

Увы, на сей раз он застал хозяйку не просто заплаканной — рыдающей в три ручья.

— Господи! — воскликнул он в ошеломлении. — Неужели стряслось что-то еще?

— Вы все испортили, Шарль… — сообщила Луиза. — Перраш опять приходил, так и пыша злобой… Он меня упрекал в том, что я, по его собственным словам, натравила на него то ли наемного бретёра, то ли нахального любовника, который его едва не зарезал в собственном доме… Все слуги могут подтвердить, что бешеный гасконец угрожал шпагой и пистолетами самому хозяину и его домашним…