Д'Артаньян — гвардеец кардинала. Провинциал, о котором заговорил Париж (книга первая)
Шрифт:
Он старательно попытался втолковать себе, взбегая по ступенькам, что им движут именно эти соображения и никакого личного интереса тут нет — исключительно забота об интересах кардинала-министра, как же иначе, господа!
Д'Артаньян уже знал, что гостиная домохозяина расположена как раз под одной из двух занимаемых им комнат. Нимало не колеблясь, он выхватил кинжал из висевших на стене ножен и принялся разбирать паркет, поддевая острием дощечки. Буквально через пару минут дело было закончено, и от гостиной его отделял один лишь тонкий потолок. Распростершись на полу, гасконец приложил к нему ухо без малейших колебаний —
Он отчетливо разбирал каждое слово.
— Сударь, — послышался нежный и мелодичный, но исполненный железной решимости голосок очаровательной Констанции. — Вы немедленно отправитесь на улицу Кассет и передадите письмо господину Арамису…
— Ни за что на свете!
— Что вы сказали, несчастный?
— Извольте, Констанция, я охотно повторю! Ни за что на свете! Довольно с меня этих писем! Пресвятая Дева, каждый раз они мне жгут карман или пазуху, как раскаленные угли… Так и кажется, что каждый прохожий — переодетый сыщик кардинала, а уж в особенности если это стражник или гвардеец в красном плаще с крестом… [21] Это поистине адские муки!
21
Мушкетеры короля носили синие плащи-накидки с крестом, украшенным золотыми королевскими лилиями, мушкетеры кардинала — такие же плащи, только красные, под цвет кардинальской мантии, и крест на них был без лилий.
— Галантерейщик! — презрительно бросила супруга.
— Вот именно, сударыня! Галантерейщик! И не стыжусь сего! Потому что покорно, со смирением прожил всю жизнь на месте, отведенном мне Провидением, никогда не пытаясь выйти за пределы, отведенные рождением и наследственным ремеслом! А вы… вы… Как вы себя ведете, Констанция? Вы очертя голову бросаетесь в интриги всех этих знатных господ, словно вы тоже герцогиня или по крайней мере маркиза… Опомнитесь, молю вас! Они вас не защитят в случае чего!
— Вы полагаете?
— Да уж, полагаю! Позвольте вам заметить, что рекомая белошвейка Мари Мишон, а на самом деле герцогиня де Шеврез…
— Без имен, несчастный! Уши есть и у стен!
— Ну хорошо, хорошо! Не забывайте, что она-то — белошвейка только по названию, а на деле… Ее всегда защитит муж-герцог и многочисленная знатная родня… А что будет с вами, Констанция? Вы навсегда сгинете в каком-нибудь монастыре…
— Ну, это мы еще посмотрим… — произнесла Констанция с невыразимым презрением к собеседнику и столь же явной гордой решимостью. — Пока, во всяком случае, мне покровительствует сама королева…
— Нашли покровительницу! Да она от вас отделается, едва почует для себя опасность, отречется от вас!
— Посмотрим…
— Да и смотреть нечего! Все эти знатные господа думают в первую очередь о себе! Вот увидите, едва запахнет жареным и кардинал прознает об очередном заговоре против него, они наперегонки помчатся каяться, выпрашивать прощение, предавать друг друга… а все шишки посыплются на мелкоту вроде вас! Констанция, опомнитесь! К чему вам влезать с головой в эти интриги?
— Вам не понять, старый вы пень!
«Быть может,
Герцогиня де Шеврез! Вот оно что! Молодая супруга пожилого сановника, предоставившего ей полную свободу, придворная дама и наперсница королевы Франции Анны Австрийской, ее поверенная во всех интригах, направленных главным образом против кардинала, особа огненного темперамента, менявшая любовников, как перчатки… Очаровательная, бесстыдная и решительная Мари де Шеврез де Роган-Монбазон, она же — скромная белошвейка Мари Мишон… Боже мой, куда это вас ненароком занесло, д'Артаньян? Да черт побери, на самые верхи!
Разговор в гостиной тем временем продолжался.
— Вы знаете, Констанция, — смиренно продолжал г-н Бонасье, — я, честное слово, был бы рад, заведи вы себе попросту любовника…
— Да неужели?
— Да, так уж выходит… Дело, в конце концов, житейское. Мало ли в Париже рогоносцев? Конечно, мне не доставило бы особенного удовольствия, заведи вы любовника и украдкой бегай к нему… но, черт меня побери, есть же разница между словами «страдать» и «бояться»! Знай я, что ваши отлучки вызваны исключительно любовными делишками, я отчаянно страдал бы — но и только! И только! Теперь же я боюсь! Ежедневно и еженощно! Боюсь разносить эти ваши письма, ходить по вашим поручениям, шарахаться от гвардейцев кардинала и сыщиков… Господи ты боже мой, кардинал умен и хитер, он обязательно расправится и с этим заговором…
— Молчите, жалкий вы человек!
— Жалкий, вот именно… Но я буду еще более жалким, если окажусь в тюрьме, а то и на плахе. Вам легче, вы как-никак женщина, зато я изопью свою чашу до дна… Кто будет церемониться с галантерейщиком? Есть разница меж монастырем и плахой…
— Судьба с вами сыграла злую шутку, — преспокойно ответила его супруга. — Вам бы женщиной родиться, трусливой бабой…
— Предпочитаю быть трусливой бабой, нежели мертвым героем! Уж если и знатные господа роняли голову на виселице или оказывались в Бастилии…
— Не тряситесь вы так!
— Легко сказать!
— Иными словами, вы не пойдете относить письмо?
— Вот именно, не пойду! — ответил галантерейщик с неожиданным упорством. — Довольно с меня этих поручений! А если там, на улице Кассет, уже ждет засада? Если вашего Арамиса уже отвели в Бастилию, чтобы не впутывался в заговоры?
— Жалкий вы трус! Собирайтесь немедленно!
— Увольте!
— Как вы смеете?
— Смею, сударыня, смею! Уж не посетуйте, но жизнь и свобода мне дороги, и потом, я слишком стар и слаб, чтобы вытерпеть все эти ужасы вроде испанского сапога или дыбы… Да меня и простой удар хлыстом приведет в ужас! Поручайте отныне все это кому-нибудь другому!
— Итак, вы отказываетесь?
— Бесповоротно! — воскликнул г-н Бонасье с той смелостью, которую человеку вроде него придает лишь панический страх. — Отныне я вам не помощник в этих делах! Найдите себе другого посыльного! Лопнуло мое терпение!
— Ах, вот как? — вкрадчиво произнесла прекрасная Констанция. — И вы полагаете, что я прямо сейчас примусь искать надежного посыльного? Где же мне его найти впопыхах?
— А это уж ваша забота!
— Письмо должно быть доставлено немедленно!