Д.О.П. (Департамент Особых Проектов)

Батыршин Борис Борисович

– Кх… как это – полтора часа? Быть того не может!

– Вот, можешь сама убедиться!

И продемонстрировал ей «командирские» часы. Алиса всмотрелась – положение слабо светящихся стрелок полностью подтверждало сказанное.

– Это получается… – дядя Юля пошевелил губами, – получается, у нас осталось всего семь минут!

Алиса озадаченно переглянулась с Ярославом, потом с репортёром. Тот недоумённо пожал плечами.

– Ладно, не будем терять времени. – дядя Юля закашлялся. – Вот, держи свой инструмент!

Алиса приняла «искалку».

– А вы, молодые люди,

не мешайте!

Дядя Юля сделал повелительный жест, Ярослав, а за ним Гиляровский с Сёмкой послушно попятились.

– Ну, Алиска, с Богом…

Алиса уговорила завязавшийся где-то в районе солнечного сплетения узелок безотчётного страха – и подняла «искалку». Руки, сжимавшие хитроумное приспособление мелко подрагивали, но девушка не ощущала сейчас ничего, включая боль в закушенной губе. Её чувства будто стекли через подушечки пальцев в переплетение медных проволочек, усаженное чёрными, похожими на высохшие чёрные ягоды, бусинками.

…вот… сейчас…

«Искалка» мелко завибрировала, от неё по телу прокатилась волна энергии, миллионами укусов крошечных электрических мурашей, покрывших кожу. В глазах на миг потемнело – а когда пелена спала, Алиса увидела на стене блямбу портала-червоточины. Только теперь она вела себя несколько непривычно – вместо того, чтобы спокойно испускать неяркое свечение, лихорадочно пульсировала, то расползаясь на всю стену, от потолка до залитого жижей пола, то сжимаясь до размеров газетного листа.

– Получилось! – тонко выкрикнул дядя Юля. – Получилось, племянница!

– Погодите, дядь Юля…. – Алиса замерла, боясь пошевелиться. «Искалка» в её руках дрожала в такт пульсации портала. – Погодите минутку, тут что-то очень-очень не так!

– Что-то не так! – объявил Евсеин. «Искалка» у него в руке ходила ходуном, на лбу выступили крупные капли пота.

– В чём дело, Вильгельм Евграфыч? – недоумённо спросил Ромка, разглядывая возникшее на стене светящееся лиловое пятно.

– А вы что, не замечаете? – отозвался доцент. – Червоточина нестабильна. Видите, как пульсирует контур портала?

Действительно, клякса то сжималась, то расплывалась во всю стену, словно в болезненных конвульсиях. Окаймляющая его огненно-фиолетовая нить в такт пульсациям то ярко вспыхивала, то становилась совсем тусклой, едва заметной глазу.

– И что с того? – Ромка нахмурился. – Пройти-то мы можем, верно? И вообще, раз эта штука тут появилась – значит, наши с той стороны тоже сработали, как надо. Пошли, не будем заставлять их ждать!

– Погодите, молодой человек! – Евсеин опустил «искалку». – Вы хоть понимаете, какой это риск?

– Вы предлагаете вернуться? – осведомился из-за Ромкиной спины Шурик. – То-то нас там встретят с распростёртыми объятиями. А ведь у вас, Вильгельм Евграфыч, даже документов нет. Что будете говорить в полиции – не подумали?

– Всё, некогда! – Ромка рубанул воздух рукой. – Ещё немного промедлим – дождёмся, что на той стороне решат, что мы не смогли добраться до портала, и отключатся. И вот тогда, в самом деле, придётся возвращаться!

Он по очереди обвёл взглядом спутников. Шурик – решительный, возбуждённый.

Евсеин – этот уже открыл рот, чтобы выдать новый аргумент. Пет уж, господин доцент, придётся вам подчиниться…. Олежек держится сбоку, в обнимку со своим рюкзаком. Уголок рта дёргается, глаза бегают, лоб в испарине – боится, конечно… За его спиной – Колян, тискает в ладони никчёмный травмат. Это ещё зачем? Впрочем, пусть его, лишь бы не пальнул с перепугу – хотя, пугаться пока, вроде, нечего…

– Я иду первым. – Ромка старался, чтобы его голос звучал как можно твёрже. – За мной Олег, потом господин доцент. Шурик, проследи, чтобы он не споткнулся… Замыкающим – Колян. Интервал – две секунды. Готовы?

И, не обращая внимания на протесты Евсеина, шагнул в лиловую кляксу.

Ромка не раз проходил через портал-червоточину – и всякий раз он не мог уловить сам момент перехода. Вот ты стоишь на этой стороне, потом делаешь шаг вперёд, мгновенная пелена в глазах – и всё, ты уже «там» Порой даже и мглы не было – словно в киноленте один кадр менялся другим, приклеенным рукой не слишком умелого монтажёра.

Но – только не на этот раз. Лиловая мембрана будто натянулась, не желая пропускать сквозь себя незваного гостя. Ромка прибавил напор – он сам не понял, было ли это реальным мышечным усилием, или же волевым напряжением – препятствие вдруг поддалось, лопнуло, и он провалился в сияющее нечто.

Всё: верх и низ, окружающее его пространство, чувство времени – всё кануло в флуоресцирующем лиловом киселе. Ромку скручивало винтом, словно мокрую тряпку в руках великана. Это было больно, невыносимо больно, так, что он не выдержал бы и заорал в голос – только вот не было ни голоса, ни… да ничего не было, только сворачивающаяся в жгут пустота, адская боль и лиловое сияние заполонившее всё вокруг.

…потом пустота выплюнула его, не оставив ни боли, ни ощущения затягивающего безвременья. Ромка качнулся, с трудом устоял – и снова чуть не полетел с ног от сильного толчка в спину.

Он обернулся. Олежик. Стоит, скрюченный, вцепился в лямки рюкзака так, что костяшки пальцев побелели. Но позвольте, где же остальные?..

Не успел Ромка открыть рот, чтобы задать вопрос, как рядом с Олежиком возник Шурик – на руках у него висел бесчувственный Евсеин. Сердце отсчитало ещё три удара, и последним за спиной Шурика возник Колян.

Кажется, все?

А вот лиловая мгла никуда не делась. Теперь она напоминала слой тумана, вроде того, что ложится в предутренние часы над озером или росистым лугом – столь плотный, что невозможно порой разглядеть пальцы вытянутой руки. Только этот туман флуоресцировал, очерчивая силуэты людей, лиловыми слегка светящимися ореолами.

Ромка огляделся. Его не покидало странное ощущение: этот туманный мир казался был плоским, двумерным – мозг отказывался оценивать расстояния… до чего? В залитой лиловым свечением пустоте не было ничего, кроме них самих – и проступающих там, где должен быть горизонт, странных, словно висящих в воздухе силуэтов то ли скал, то ли крон чужих деревьев, то ли ни на что не похожих зданий.