Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера
Шрифт:
– Тогда каждый советник будет лично соприкасаться с теми, кто за него проголосовал, – заявила она.
Что ж, определенный смысл в этом, безусловно, есть. Кому, интересно, захотелось бы голосовать за Агнесс Мурхаус, хотя бы раз встретившись с ней? (Не исключено, что очень даже многим. – Ред.) А ожидаемые последствия могут стать просто потрясающими! Вполне сравнимыми с эпохальным законом о реформе избирательной системы 1832 года. Все эти местные советы, членство в которых на ближайшие четыре года определяет кучка людей из нескольких мало кому известных местных партий, давным-давно насквозь прогнили.
Если я смогу это осуществить,
– Сила Британии не в советах и комитетах, а в храбрых сердцах и не сгибаемой воле настоящих мужчин…
Дороти не дала мне договорить.
– У женщин тоже есть право голоса.
– Да, и настоящих женщин… То есть настоящих людей… народа… – Почувствовав, что это прозвучало не совсем так, я поспешно перефразировал свою мысль: – Истинных представителей нашей островной расы. На их широких и мудрых плечах…
Она снова перебила меня:
– Плечи не могут быть мудрыми, господин премьер-министр.
Я кивком головы поблагодарил ее и продолжал:
– На их широких плечах и мудрых сердцах… головах, в их сильных сердцах и мудрых головах наша судьба. Мы должны научиться доверять их простой мудрой силе, должны вернуть власть простому народу! – Она громко зааплодировала.
– Дороти, – торжественно произнес я. – Я горжусь тем, что стану тем самым человеком, который подарит эту совершенно новую систему нашей стране! Как, по-вашему, мы ее назовем?
– Демократия, – просто сказала она, и ее голубые глаза засверкали.
«Парадоксально, но факт: Уайт-холл, в каком-то смысле самая секретная четверть мили во всем мире, на деле как самое настоящее решето. Поэтому очень скоро узнав о том, что Дороти Уэйнрайт по собственной инициативе порекомендовала премьер-министру некие идеи профессора Мариотта, сэр Хамфри Эплби тут же пригласил меня зайти к нему в кабинет после работы на „рюмку чая“.
Хотя к тому времени содержание упомянутой статьи профессора Мариотта в принципе мне тоже было известно, возможные последствия этой теории в более широком плане до меня, должен признаться, дошли тогда не сразу. Скорее всего, по причинам моей относительной незрелости по сравнению с многоопытным стариной Хамфри. Поэтому, когда он затронул этот вопрос, я высказался в том духе, что наша система местного самоуправления давно нуждается в реформировании.
По выражению его лица было видно, что мне не следовало бы выражаться столь определенно. То есть надо было постараться сохранить интригу. Я, само собой разумеется, тут же попытался исправить ошибочное впечатление, сказав, что само по себе реформирование местного самоуправления особых возражений у меня пока не вызывает. Но поскольку выражение его лица оставалось неизменным, я счел необходимым добавить, что вообще-то, как мне кажется, против подобного рода реформы вполне могут иметься и весьма убедительные аргументы. Я был искренне признателен ему за то, что он не попросил меня уточнить эти убедительные аргументы, потому что, честно говоря, не имел о таковых ни малейшего понятия. Боже, каким же все-таки дураком я тогда был!
Хамфри, как и следовало ожидать, заранее продумал все в свойственной ему манере не упускать никаких мелочей. Как только мы создадим по-настоящему
Неизбежный результат – региональное правительство! От которого ничего хорошего ждать не приходится. Во всяком случае, так вам сказал бы любой, кто работает в Уайт-холле. Позвольте привести вам простой пример: допустим, где-то в Ноттингеме имеется свободная земля, на практическое использование которой претендуют два конкурирующих субъекта. Скажем, некий госпиталь и аэропорт. Тогда наш modus operandi будет состоять в том, чтобы прежде всего создать соответствующий межведомственный комитет. Именно таким образом мы всегда поступали, а значит, именно так должны поступать и в будущем.
Членам данного комитета потребуется по меньшей мере несколько месяцев напряженной работы, чтобы скоординировать и учесть интересы всех заинтересованных сторон: министерства здравоохранения, министерства образования, министерства транспорта, казначейства, управления по охране окружающей среды и так далее, и тому подобное… Нам придется рассматривать сотни отчетов, проводить множество совещаний, вносить предложения, обсуждать их и должным образом пересматривать, отвечать на различные запросы, соглашаться с ними или отвергать… В общем-то, совершенно обычная вещь.
Хотите знать, почему все это делается? Да просто потому, что в конечном итоге все это обычно приводит к принятию зрелого и ответственного решения. А вот если бы этим пришлось заниматься региональному правительству, то они решали бы все сами у себя в Ноттингеме. Может быть, всего за три-четыре встречи. Как такое возможно? По одной простой причине – они любители!
Вы, конечно, можете возразить – как и я во время того самого разговора с Хамфри, – что поскольку это их город, то и право на это принадлежит именно им. Это было бы большой ошибкой по следующим трем причинам:
Во-первых: Откуда им знать, что следует делать, а что нет?
Во-вторых: У Уайт-холла осталось бы так мало работы, что министры вполне смогли бы справляться с ней и без нашей помощи. И, следовательно, намного меньше власти осталось бы у нас, служащих государственного аппарата.
В-третьих: Хотя само по себе уменьшение власти госслужбы не имеет особого значения – лично мне властолюбие всегда несколько претило (здесь вполне уместно было бы напомнить читателю, что на заслуженную пенсию сэр Бернард ушел, будучи главой государственной службы – Ред.), – неизбежным следствием такового уменьшения власти было бы ее неоправданное увеличение в руках совсем не тех, не правильных людей.
После объяснений сэра Хамфри я сразу же осознал ошибочность своего подхода. В самой верхней части перечня таких неправильных, но наделенных властью, людей в основном политики всех мастей – как местного, так и национального масштаба.
Сначала мне показалось, что я нашел слабое звено в его аргументации: поскольку политики назначались на такие места по воле самых обычных обывателей, мне было не совсем понятно, как там вообще могли оказаться не те люди. Ведь при демократии вся власть должна принадлежать избирателям, разве нет?