Да здравствует Государь!
Шрифт:
— Я как вы знаете не раз бывал во Франции и Германии — причем по деловым вопросам, а не на Пляс-Пигаль и в Баден-Бадене — как наши с позволения сказать салонные витии, — насмешка на этот раз была неприкрытой, но лишь слегка, как это уместно в деловой беседе.
И я видел и Рур и Саар — там и там рабочий люд не роскошествует — хотя до английских пауперов им есть куда падать.
И тем не менее французский рабочий и работает хуже и живет грязнее немецкого — с Вашего позволения во многих смыслах грязнее — я ознакомился с разной статистикой — включая статистику распространения
— Но что же стало причиной столь грустного положения? — Георгий был искренне удивлен. Ни о чем таком он не и не подозревал — разве что еще в отрочестве запомнил фразу из учебника военной истории, мол после Наполеона и его войн, средний рост француза стал меньше на два с гаком вершка да так до сих пор и не вернулся к дореволюционному.
— Проще всего искать причины в истощении сил нации из за пережитых Францией за прошедшее столетие смут и потрясений, — словно в раздумье продолжил Вышнеградский.
За это время во Франции произошли три революции, трижды реставрировалась монархия, сменилось три династии, провозглашены две республики. А в войнах пало три миллиона здоровых мужчин. Однако ведь в войнах Бонапарта погибали и русские, и немцы, и австрийцы… Но ей же ей — уж на что а на малодетность и нехватку народа России матушке не приходится жаловаться.
Причиной упадка кроме гибели стольких людей и бедствий является и гибель в войнах и смутах морали. Да Георгий Александрович — гибель морали — и частной и общественной.
Продажность политиков — продажность открытая, лживость общественных учреждений — вошедшая в привычку ложь политиков не исполняющих обещаний…
Перефразируя британского сочинителя Теккерея — мы видим какую-то неслыханную «ярмарку лжи». От лжи мсье Тьера обещавшего амнистию коммунарам семьдесят первого года и сочувствовавшим им и не исполнившего до лжи маршала Мак Магона обещавшего верность республике и плетущего заговоры… Ну депутаты лгущие электорам с трибуны — и с лёгкостью отрекающиеся от лживых обещаний как их не было — это почти привычно и никого не дивит. Вот что такое Франция ныне — что признают и ее высшие чиновники и философы. Как в прошлом году ответил в газете знаменитый писатель Эрнест Ренан одному из своих патриотичных читателей: «Молодой человек, Франция умирает, не тревожьте ее агонии».
Ну и то же касается граждан республики — последние слова были выделены глухой но все ж явственной иронией… Как говорили древние мудрецы — «Что вверху то и внизу».
Совершенно невообразимый разврат — причем и в так называемых приличных кругах; проституция тайная и явная, женская и мужская… Производство искусственных выкидышей стало почти легальным — несмотря на законы… Содомия не только уже почти сто лет не преследуется по суду но что куда хуже — узаконена в общественном мнении.
Рим эпохи упадка накануне завоевания варварами! — не сдержавшись воскликнул Вышнеградский.
— Кроме того — это особенность тамошней политико-экономической системы — как не так давно объяснял мне один смышлёный профессор Сорбонны. Если немецкий капитал — это капитал фабрично-заводской,
Откладывают, скопидомничают, отказывают себе во всем, предпочитают не тратится на семью — кокотки мол обходятся дешевле — как выразился все тот же профессор, — или не заводить детей в браке, — чтобы в старости жить на ренту. К слову — случись новый биржевой кризис — аналогичный скажем пятьдесят первому году, — в Вышнеградском явно взял верх профессор, — властям республики придётся иметь дело с сонмом людей потерявших все с обесцениванием этих бумаг.
Люди ведь жертвуют по сути всю жизнь ради облигаций и купонов обещающих спокойную старость.
…Вывод из этих по сути очевидных вещей довольно невеселый — Франция глубоко хотя и не явно больна и не видно ни лекарей ни лекарства.
— Но всё же, — отчего? — в голосе Георгия проскользнула растерянность.
— Думается, таковы последствия от пришествия разнузданной свободы — когда общество не сумело выработать в себе способностей к самоограничению и стало подобным пьянице дорвавшемуся до винного погреба! — Вышнеградский озабоченно вздохнул. Воистину все по Святому Иоанну — о блуднице что упоила вином своим народы…
— Извините Государь — спохватился министр. Но эти рассуждения — не отвлеченное морализаторство. А всего лишь попытка понять — насколько нам будет полезен союз с этой страной.
Я не смею давать категорических советов Вашему Императорскому Величеству относительно союза со страной чьи перспективы обрисовывает не фантазия а уже сухая математика — коя в отличие от философии и политической экономии, — Вышнеградский снова позволил себе улыбнуться («Никак в Бунге метишь?» — прикинул Георгий) — наука точная.
Я лишь постарался наилучшим образом выполнить Ваше поручение…
Георгий задумался, еще не приведя впечатления от услышанного в порядок…
Франция — эталон европейской цивилизации… Мощные и красивые корабли на морях. Обширнейшие колонии от Тонкина до Гвианы — половина Африки если не больше… Наука — во многих направлениях непревзойденная в мире. Заводы, университеты, железные дороги и океанские пароходы. Блистательный Париж — законодатель мод что в одежде что в мыслях.
Всеобщее избирательное право, свободная пресса и свободная личность.
А на деле — все это — видимость подточенная невидимой чахоткой или канцером?
«Выходит так, что именно от подобного спас матушку-Россию мой прадед, когда расстрелял картечью тех глупцов на Сенатской?» — вдруг подумал Георгий.
Вслух же сказал:
— А все же — каково ваше мнение о возможном союзе между Российской империей и Парижем при вышеизложенных вами обстоятельствах?
— Я полагаю, Государь, что господину Гирсу и вообще верховной власти следует приложить все усилия для того чтобы обеспечить мир с Германской империей, — с оттенком печали констатировал Вышнеградский.