ДА. Книга 3
Шрифт:
— При том, что ты — та, ради кого я порву глотку любому. Даже если на моем пути встанет Ферган, и мой отец это знает.
Глава 11
Глава 11
Вместо того, чтобы спать, я лежала и рассматривала потолок. На потолке моей комнаты ничего интересного не было, разве что тени, вставать и задергивать шторы мне было лень. Спать, видимо, тоже, потому что как я ни пыталась плотнее слепить веки, они расклеивались, и перед глазами
Залетавший в окно ветерок щекотал мне кожу моими же собственными короткими волосинками — из тех, что для связи с космосом, то есть которые новорожденные и заново отрастают. Помимо щекотки он приносил с собой ароматы цветения и весны, и я понимала, что еще чуть-чуть — и птицы начнут орать на все голоса. Ну то есть петь, конечно же, а еще спустя какое-то время, подменяя смену трех лун, взойдет местное солнце, и все, привет, новый день.
Вчера я чуть не дала еще и в нос Валентайну после его заявления. Глотку он, видите ли, Фергану перегрызет. За меня.
А нормально поговорить?
Эстре он, видимо, тоже за меня трахал. Ну и молчал все это время, и ходил, как морозильник — тоже исключительно за меня. Из-за меня. Как бы я ни пыталась понять этого темного, получалось смутно. Хотя я даже понимала, из-за чего. Расти я с детства рядом с Адергайном Ниихтарном, я бы тоже больше беспокоилась за его планы, и держалась подальше от причины, которая может спровоцировать не пойми что.
Наверное.
Не знаю.
Обидно все равно было, но я проглотила эту обиду, запила ее водичкой и даже относительно нормально позанималась темной магией, резко свернув этот разговор. Мне больше не хотелось вникать в темные планы темных, мне хотелось как можно скорее а) выяснить, что произошло с моими родителями, б) сдать экзамены и в) доказать всем, что я не верблюд. В смысле, доказать это во время разбирательства, а не тем, кто считает меня злом во плоти, на них мне плевать.
Еще мне плевать на Валентайна.
Я могла бы понять, если бы он сразу мне все сказал, а не вел себя так, будто своим поступком я перечеркнула все, что могло между нами быть. Я ведь правда ничего не понимала, думала, что все дело во мне, в том, что я тогда накосячила. В том, что осталась с Люцианом. На балу в смысле.
На Люциана мне было не плевать. В том самом смысле, что я размышляла о перспективах дальнейшего нашего общения. Нет, по доброй воле я с ним общаться не стану, думаю, как и он со мной, но, если он в очередной раз вздумает выкинуть что-то подобное, я должна быть готова. По-настоящему готова, чтобы дать ему отпор, а не то, что он хочет.
Насчет хотелок… стоило вспомнить, и тело само превращалось в сгусток чувственных ощущений, не имеющих ко мне никакого отношения. Для меня это было дико! Но это было. И что это было, я пока понять не могла, поэтому и ворочалась, и крутилась в постели, пока не устала и не начала смотреть на потолок.
А то, что рассказала Драконова? Нет, мне даже в голову не приходило, что мать Ленор могла ставить на ней эксперименты, или на себе, будучи беременной, но если у Драконова хватит возможностей это доказать, что тогда? Как вообще можно называть
И как Валентайн вообще все это терпит? Все эти годы.
Я представила себе, как он был в Академии совсем один. Как его сила росла, и его репутация — несмотря на то, что он спас Керуана, становилась все более и более темной до тех пор, пока его не пригласил Ферган, чтобы учить Сезара. Подозреваю, что именно с этого момента все изменилось: связи с королевской семьей, мощь темных, возможность через него укрепить связь с королем — все это привело к тому, что из изгоя он превратился в одного из самых влиятельных персон Даррании. И при всем при этом оставался таким вот… чужим. Тем, о ком принято говорить за глаза.
Тем, связь с кем что-то вроде постыдного удовольствия.
Или вынужденной необходимости.
Эстре, похоже, была единственной, кто своих удовольствий не стыдился. Эх, жаль, что я не дослушала историю их знакомства. А может быть, и не жаль. У них там своя жизнь, в которую я не вписываюсь. Непонятно только, зачем было лгать?!
«У меня с Эстре ничего нет!»
Хорошенькое такое ничего.
Я перевернулась на живот, накрыла голову подушкой, когда из лежащего на тумбочке браслета вылупилась Эвиль.
— Я заметила, что ты не спишь, Ленор, — произнесла она. — Твой брат отправил тебе срочное сообщение. Принять?
Макс?!
— Конечно! — я подскочила, схватила браслет.
И тут же увидела на вспыхнувшем магическом экране: «Ты даже не представляешь, что я нашел, Ленор!»
— С ума сойти, — сказала я, глядя на то, что показывал мне брат. — Патент! Мама изобрела виритт…
— Да! Представляешь?! Она придумала все. Всееее! Придумала, как это ввести в головное заклинание артефакта, не считая даже того, что она саму структуру виритт создала. Все эти контуры. Все магические расчеты. А для всех она… заговорщица.
Макс скривился, и я положила руку ему на плечо.
Мы стояли у могилы родителей Ленор, расположенной в самом дальнем углу кладбища, пусть она и была чистой, но очень-очень скромной и неприметной. Не такой, какой могла бы, не сложись все так, как сложилось. Два камня, на которых не было даже имен. Было только: «Предавший да лишится истории».
И все.
Кладбище Хэвенсграда оказалось очень, очень ухоженным и по-своему красивым. Подстриженные газоны, фигурные памятники, целые фамильные склепы на центральных аллеях. И дальние квадраты, где хоронили тех, чью память чтить не положено.
А я ведь еще не говорила брату о том, что мне рассказала Эвиль. Не говоря уже о том, что сообщила Драконова. Но если этот бред, который собирались использовать против меня в разбирательстве, можно было не сообщать, то рассказать о том, какое послание мне, то есть Ленор, оставила мама, стоило. Валентайн был прав: я больше не одергивала себя даже в мыслях, когда думала «мама», потому что иначе можно было что-нибудь сказануть. Но что самое интересное, думать «мама» было гораздо проще, чем «мама Ленор». Хотя временами я чувствовала, что предаю память своих родителей.