Дагестанские святыни. Книга вторая
Шрифт:
У каждого из этих рабочих есть самостоятельное занятие, в котором не принимает участия никто другой из них, т. е. согласно этому порядку одни из них, например, делают только серебряные плиты, другие – разрезают их, третьи – просеивают то, что отчеканено с помощью удивительных железных сит. Четвертые только считают монеты, пятые наполняют посуду [различной] емкости и [специальные] сумки и относят их в другое помещение, чтобы отчеканить монеты и их качество (достоинство), т. е. чтобы отчеканить монеты в деньги. Некоторое количество денег они помещают в [специальное] отверстие, пока оно не заполнится, после чего монеты сбрасывают (ся) на нижний [уровень], постепенно, [проходя таким образом последовательный процесс] чеканки. Большая часть [работы] при чеканке монет осуществляется при помощи железных машин, т. е. рабочие не обременены большим количеством
Довольно любопытен рассказ Абдурахмана о посещении зоологического сада и описание им различных животных и птиц – обитателей зоопарка:
«Когда мы возвращались с Монетного двора, то встретили по пути зверинец, т. е. помещения, в которых находятся ручные звери – различные виды птиц и диких животных, обезьян, крокодилы, змеи, тигры, медведи, шакалы, ласки, гиены, быки, удивительные видом и нравом, дикие кошки, дикобразы и тому подобное, всех видов и пород, будь то птица или животное, даже попугай, одна из его разновидностей, а это птица, которая знает язык, т. е. понимает то, что ей говорят, и [сама] произносит иногда слова. Мы видели в этих помещениях медведя белого, как снег, и черного, как уголь, и обезьян, и обезьян с детенышами, и другие их разновидности. Шкура у них, как у летучей мыши, а лицо, как у человека, без каких-либо [признаков] различия. А живут они в клетках, подобно птицам. Что касается льва – царя зверей, то мы не видели среди них кроткого и терпеливее, чем он. И поэтому сравнивают с ним благоразумного храбреца…».
Поездка Шамиля и его спутников в Петербург завершается аудиенцией у Александра II: «Когда имам вознамерился возвратиться из Петербурга, он захотел вторично встретиться с великим императором, который оказал ему великую честь, что не скрыто от разумного и проницательного… И вот фирманом властным и постановлением славным было разрешено имаму то, о чем он просил, и велено прибыть к царю. А я, мой брат Абдурахим18 и друг имама, приставленный к нему от высокого государства, капитан Руновский остались в помещении, находящемся перед тем, куда ввели имама.
Царь беседовал с имамом долго. Я не знаю, о чем они тогда разговаривали, только когда имам вышел от царя, его лицо сияло от большой радости и удовлетворения, вызванных тем почетом и царской щедростью, которые он увидел. [Это было] такое огромное уважение, которое превосходит все упомянутое прежде. Среди подарков царя имаму была очень дорогая золотая сабля, подаренная рукой уважения и почитания. И известно, что среди живущих в Калуге не было никого, кроме Шамиля, кому была бы преподнесена в дар такая сабля в то время.
Затем царь пригласил к себе меня и капитана Аполлона Руновского, который был тогда со мной. Когда мы приблизились к нему, то мы приветствовали его по обычаю русских, т. е. наклоном головы. И вот я увидел признаки веселья и радости на его лице и природной живости, по причине чего называют его обычно люди царем с добрым сердцем, [верным] слову и делу. Он побеседовал со мной кое о чем. Например, он спросил: «Как ты нашел Петербург?» – и прочее, и прочее. Я отвечал ему в меру своих знаний и ума. Затем он обратился к Руновскому и сказал ему: «Поистине, я доволен твоей службой». [Затем] он вышел, мы также вышли вслед за ним из его дома и отправились в Петербург.
Через день после этого пришли посланцы царицы с дорогими подарками для жен имама и его дочерей. Они показывали имаму все подарки, которые были с ними, приговаривая: «Это – для такой-то, это – для такой-то», называя имена каждой из них по отдельности. Я перечисляю здесь эти подарки, чтобы они выглядели более наглядно в глазах внимательного и любознательного слушателя. Среди подарков были трое четок из жемчуга стоимостью каждой из них в триста рублей. Две четырехугольные коробки, в каждой из которых – птица из золота, издающая удивительные трели. Мы не видели подобного прежде никогда в жизни. Эти коробки были сделаны из бумаги. Две булавки из золота, украшенные драгоценными камнями, прикалываемые к платью на груди, которые предназначались для двух жен имама, и такие же – для всех его дочерей. Забыть эти непрекращающиеся милости со стороны царя и царицы мог только тот, кому недостает справедливости и мужества. И как еще может отблагодарить их Шамиль в ответ на это почитание, кроме как пожеланием
Находясь в ссылке в России, Шамиль большую часть свободного времени проводил в чтении книг, занятиях с членами своей семьи. Абдурахман, например, продолжает в Калуге свое образование под непосредственным руководством Шамиля. В Калугу Шамиль привез и свою библиотеку, а точнее, ее сохранившуюся часть. Долгое время находившаяся в пути и прибывшая туда со значительным опозданием, библиотека стала предметом обеспокоенности имама. Обоз с книгами, постоянно следовавший за Шамилем по дорогам войны, и без того уже значительно поредел, подвергаясь нападениям и разграблению. М.Казем-Бек в своей работе «Мюридизм и Шамиль» писал о Шамиле: «Хотя он вовсе не из сентиментальных, но часто он вздыхал при упоминании о прошедшем. Два раза меня поразил его глубокий вздох. Первый раз у меня, когда при обзоре моей восточной библиотеки он вспомнил, что и у него также была большая библиотека, которую совершенно разграбили его мюриды». Библиотека Шамиля и без этих утерянных книг была значительной по количеству и составу. Рукописи, бывшие при Шамиле в Калуге, доставлены из Дагестана «…вместе с семейством Шамиля. Для них одних назначена была тройка.
Зато кроме книг, да еще подушек, никакого другого имущества не вывезено». «Утром 5 января, – пишет А.Руновский в «Записках о Шамиле», – на дворе занимаемого Шамилем дома явилась почтовая тройка с багажом, состоявшим из нескольких огромных тюков, обшитых персидскими коврами. Это была библиотека Шамиля, о потере которой он получил ложное сведение, погрузившее его в почти такую же печаль, какую наводила на него неизвестность об участи его семейства. Зато и радость его была велика». Шамиль посещает Императорскую Публичную библиотеку, встречается с образованными людьми, профессурой, в т. ч. и с деканом Восточного факультета С.-Петербургского университета М.Казем-Беком, своим земляком. Беседы, встречи, общение с интересными людьми и ближайшим окружением Шамиля, внимание и почтительное отношение к прославленному пленнику со стороны царских властей, частые выезды в свет и прогулки по городу – все это должно было скрашивать Шамилю тяготы жизни в плену. Пристав при Шамиле А.Руновский, узнав, что Шамиль очень любит слушать музыку, незамедлительно приобретает для него орган. «Публика проявляла к Шамилю большое внимание и симпатию, он поразил всех своей общительностью, утонченной светскостью, необыкновенным тактом, умом и рассудительностью» (Шамиль. Иллюстрированная энциклопедия. С.173).
И все-таки Шамиль отдавал предпочтение скорее затворническому образу жизни, частые выезды в свет и долгие вечера в обществе утомляли его. Ему нравился более естественный, природный и гармоничный образ жизни, а также занятия литературой, научные беседы и чтение рукописных текстов и книг, чему он посвящал всё своё свободное время. В сочинении Абдурахмана мы находим любопытные эпизоды, свидетельствующие о прекрасном знании Шамилем арабской классической литературы, поэзии, произведений известных средневековых арабских авторов и дагестанских ученых.
Описание событий, связанных с жизнью Шамиля в плену, автор завершает рассказом о посещении пленниками обсерватории и сообщает об исцелении ног дочери Шамиля, которое стало возможным благодаря искусству российских врачей.
В конце книги он пишет о своем отце Джамалуддине Газикумухском, одном из крупнейших мусульманских ученых и религиозных деятелей Дагестана эпохи Шамиля, и приводит его письма, адресованные Шамилю и сыну.
На этом события обрываются. Поэтому остались недописанными важные страницы жизни Шамиля: его дорога в хадж через Киев, Турцию, Египет, Саудовскую Аравию в Мекку и Медину. Шамиль, достигший преклонного возраста и стремившийся исполнить священный долг каждого мусульманина – совершить паломничество в Мекку, отправляется к святым местам. А сам Абдурахман остается в Дагестане после приезда сюда в 1866 г. для похорон дочери Шамиля Нафисат, своей жены. Впоследствии он оказывается в Тифлисе в Кавказском конном полку, а затем возвращается в Темир-Хан-Шуру, где он и скончался в самом начале XX в. В Тифлисе в 1869 г. он завершит еще одно сочинение – «Воспоминания» («Тазкира»), историко-этнографический труд о Дагестане, о его селениях, жителях, хозяйстве, ставший настоящей энциклопедией по истории, этнографии и культуре дагестанского общества того времени.