Дахут, дочь короля
Шрифт:
На бледности, что покрывала лицо девушки наподобие маски, проступил румянец. В ней бушевала ярость:
— Что я плохого сделала? Я должна была потребовать свои права и права богов. Он их отвергает!
— Ты бы свершила брачные отношения до свадьбы?
— Поскольку я должна.
— Конечно, вот почему в тебе не было Силы Богини. Дахут облизнула губы и взглянула в отцовские глаза.
— Ты все еще можешь сделать так, чтобы это произошло между нами, — сказала она.
Грациллоний сжал подлокотники стула.
— Не тем путем, к которому
— Мы не знаем, какой образ жизни принесет новая эра, — добавила Бодилис, — можем ли мы изменить себя? По крайней мере, можно постараться. Представь, что королева, свободно выбравшая себе короля, который принадлежит ей, не потеряет его в битве с чужестранцем, который будет с ней спать, едва смыв кровь со своих рук.
— Что вы хотите, чтобы я сделала? — отпарировала Дахут.
— Будь терпелива, пока мы поделываем путь.
— Куда?
— В неизвестность.
— Нет, я знаю, куда вы клоните. — Дахут вскочила на ноги. Держась вызывающе, она усмехалась. — Вы хотите заставить меня отречься от богов, от полного смысла и души Иса. Куда я тогда подамся? Ваш Митра меня не примет. Кибела умерла. Остается Христос. Вы сделаете из нас христиан!
— Если придется, то да, — непреклонно ответил Грациллоний. — Я пролеживал ночи без сна, обдумывая это. Это облегчит большинство наших проблем. Есть боги и хуже.
— Нет! — крикнула Дахут. Она рванулась к двери, схватила со стола графин с вином и швырнула его об стену. Разбиваясь вдребезги, он разлетелся на осколки. На книги расплескалось красное вино. Бодилис застонала и приподнялась.
Дахут отпрянула назад. Лицо исказила нечеловеческая ярость.
— Будь ты проклят, Христос! Тащи меня, Лер, пока я сама не отдамся Христу! Но я стану королевой, истиной королевой, впереди Девяти, и имя я возьму себе Бреннилис!
Быстрым движением она распахнула двери и выбежала за них, навстречу закату.
На следующий день Грациллоний лично поговорил с Руфинием во дворце.
— Мы должны следить за своей обороной, — сказал он на латыни, на которой они обычно говорили между собой.
Галл смотрел на него.
— Вы не намерены воевать с Римом, — бормотал он. — Однако, если Ис превратится в устрицу, которую трудно открыть…
— Ис может стать еще более ценным союзником, чем был, — перебил его Грациллоний. — Мы обладаем морской мощью, но едва ли сухопутной. Франки могли понять, где для них подходящее место, но со временем забудут, а тем временем будут продвигаться германцы — аланы, гунны, кто знает? Вот что я задумал — очевидно, на это уйдут годы, и это будет непросто — заключить союзы с Арморикскими племенами, особенно с соседями озисмиями, что-то вроде того, что мы создали с Римом на море. У них пополнение в мужской силе, у нас пополнение в кадровом составе и оружии.
— Хм. —
— Придется им показать, насколько лучше работать так, нежели с неряшливыми наемниками и неопытными резервистами. Ветераны Максима уже выявили разницу, и в случае вторжения бывшие багауды будут бесценны. Что мы можем для начала сделать — для начала формирования истинного народного ополчения — это просто стянуть и увеличить это братство. Ты будешь неотъемлемой частью плана. Но скажи мне откровенно, стоящая ли это идея.
— Прямо загадка, сэр! — засмеялся Руфиний. Дальнейшее обсуждение заняло пару часов. Они решили, что план по крайней мере стоил того, чтобы его продолжать обдумывать… когда разрешатся существующие проблемы.
Собираясь уходить, Руфиний бросил на Грациллония долгий взгляд.
— Вы огорчены, — медленно произнес он. — Сильнее, чем может оправдать ваш конфликт с Дахут. Вы не хотите об этом поговорить? Вы знаете, что я становлюсь скрягой, когда речь идет о секретах.
Грациллоний покраснел.
— Как тебе в голову пришла такая нелепая мысль? — зарычал он.
— С годами я научился вас понимать, — почти с сожалением ответил Руфиний. — Интонация вашего голоса — о, да и все в вас последнее время. — Он изобразил кривой полуоскал. — Что ж, я уйду прежде, чем вы уволите меня со службы. Если я могу помочь, то я в вашем распоряжении. — Он бегло отдал честь и вышел.
Тамбилис навестила Гвилвилис. Все еще прикованную к постели травмированную королеву редко покидала боль, пронзавшая ее, словно копье, но та переносила страдания беззвучно. Дети ее, в частности младшая, пребывали в полной растерянности, причем порой она принимала какую-то хаотичную форму. Тем не менее Гвилвилис была рада видеть свою сестру.
— Приятно, что ты пришла, — сказала она с подушки. — Знаешь, они все этого не делают.
Взгляд Тамбилис беспокойно обежал всю комнату. В сумерках все те безвкусные, глупые безделушки, что любила Гвилвилис, стали бесцветными.
— Ну, у них, у них полно забот, — промямлила она. Гвилвилис вздохнула.
— Они боятся. Знаю, боятся. Они боятся, что мое повреждение произошло оттого, что боги злятся на меня.
— О, теперь… — Тамбилис взяла ее за руку, щипавшую одеяло.
— Ну что ж, зато я не боюсь. Граллон не боится.
— Он тоже приходит?
— Да. Ты не знала? Он приходит, когда есть время. Мило с его стороны. Нам нечего друг другу сказать. Он может просто сидеть там, где сидишь ты. Но он приходит меня повидать. Думаю, нас защитит его бог Митра.
Тамбилис вздрогнула и подавила вздох.
— Ну что ж, — сказала она с натянутой веселостью. — Дай расскажу тебе последнюю сплетню с базарной площади.
— Нет, пожалуйста, — настойчиво ответила Гвилвилис, — расскажи, как он поживает.
— Но ты мне сказала, что он тебя навещает.