Даль весенняя
Шрифт:
За сутки давали одноразовое горячее питание, а на завтрак промерзлый кусок ржаного хлеба, подогретый на костре. При таких условиях мы выполняли свою работу, несмотря на холодный ветер и мороз.
Местность, где проходил рубеж горьковского обвода, была непростая – то овраги и лощины, покрытые лесом и кустарником, то поля. Деревья спиливали, пни выкорчевывали, кустарник вырубали и, если земля была мерзлая, вгрызались в нее вручную ломами и кирками. Это потом стали толом взрывать. А сколько загубили озимых, хороших лугов! Но приходилось жертвовать. Война. Противотанковые рвы были шириной семь метров, по низу – три метра и глубиной
“Милые гражданочки!
Не ройте свои ямочки.
Приедут наши таночки,
Зароют ваши ямочки”.
Но все были уверены – враг не пройдет и победа будет за нами! И в то же время душа была неспокойна. Мы, ребятишки, помнили, что нас еще ожидает фронт. Те, кто родился в 1924-1925 годах, и я в том числе, ходили на военную подготовку в сельсовет, а для рожденных в 1922 году и ранее всеобуч проводился прямо у противотанковых рвов, в перекур. Их многих оттуда же забирали на фронт.
В конце зимы я заболел тифом. На лошади привез меня Василий Фадеев домой. Больше месяца пролежал я в больнице, а потом пошел в райвоенкомат проситься добровольцем на фронт. А поскольку у меня уже были призваны старший брат и отец (погибший на войне), мне хотели дать отсрочку на год в связи с тем, что у матери оставались двое на руках. И все-таки мне пошли на встречу, весной 1942 года призвали на фронт. Прошел с боями до Германии. Сначала под командованием Ватутина, а затем, когда его убили, Конева. В Германии получил ранение и около двух месяцев пролежал в госпитале. После демобилизации женился на девушке Лидии Грозновой (с которой, кстати, вместе рыли противотанковые рвы). Построили кирпичный дом. Обзавелись семьей, хозяйством. Время летит».
Я смотрю на фотографию фронтовых лет Михаила Алексеевича, которую показывает мне его сын и поясняет: «Здесь он сфотографирован с товарищем уже после победы». Молодой, статный, красивый. Грудь его украшают орден и две медали.
В войну немец бомбил и наши края
Великая Отечественная война краешком задела и наши деревни. И нашим жителям пришлось от нее натерпеться ужасов. Немецкие бомбардировщики и днем и ночью летали бомбить завод им. Ленина, Автозавод и Станкозавод мимо Утечино, через Афонино, Новопокровское, Анкудиновку.
Первый вражеский самолет мы приняли за свой. Он летел низко-низко. Моя старшая сестра вела корову с пастьбы. Увидев самолет, она озорно закричала: «Эроплан, эроплан, посади меня в карман, а в кармане пусто, вырастет капуста». Но, заметив на самолете фашистский знак, мы поняли, что происходит что-то неладное.
Пожилые люди помнят, как ясным солнечным днем 4 ноября 1941 года фашистским стервятником была сброшена бомба на Ленинский завод. Говорят, что, когда немецкий самолет улетал обратно, он сбросил три бомбы у нас в Борщевках (на лугу между нашей деревней Новопокровское и Утечино).
Люди рассуждали по-разному. Одни говорили, что немец сбросил бомбы на луг, чтобы освободиться от груза. Якобы он не хотел больших жертв. Другие уверяли, что он это сделал из трусости. Торопился, чтобы не быть сбитым. Но сбивать-то тогда нечем было. Вблизи Ленинского
Не знаю как в городе, а у нас, по свидетельству старожилов Михаила Федоровича Грозного, Анастасии Павловны Каляскиной, Александры Алексеевны Горячевой и других, зенитки и прожектора поставили после этой бомбежки в 1942 году – зенитки за деревней Анкудиновка, недалеко от лесной сторожки, и на Лысой горе, напротив деревни Подновье. А при нашей деревне Новопокровское установили в двух местах (с кузнечихинской стороны и с утечинской) прожектора.
Мне, шестилетнему ребенку, запомнилась особенно одна страшная летняя ночь. Тогда один за другим летели фашистские стервятники бомбить Горький. Мы, дети, прижавшись со всех сторон к матери, сидели, как цыплята вокруг клушки, у своей избы, со страхом наблюдая, как прожектора с разных сторон выискивали летящие высоко в небе немецкие бомбовозы. А зенитки стреляли в них. То ли от выстрелов зениток, то ли от взрывов бомб наш пятистенный крепкий дом то и дело вздрагивал. Мама шептала молитвы и крестилась. А мы крепко-крепко прижимались к ней.
Нам, жителям, от местных властей был дан приказ, чтобы мы сзади дворов вырыли ямы, как бомбоубежища, и укрывались в них от авиабомб. Яма была вырыта и у нас. Покрыли ее длинным железным листом. Но мы не сидели в ней. Боялись. Мать говорила: «Упадет рядом бомба – и нас может завалить землей. А тут, у избы, все на виду. Самолет будет лететь на нас – убежим». Днем эта яма служила нам, детям, для игр. Мы друг от друга прятались в ней. Перепрыгивали через нее.
Еще я помню, как в Дубничках (это поле учхоза, где поперек него растет полоса дубков) с немецкого самолета был сброшен большой фонарь. В народе его называли паникадило. Может быть, еще сбрасывали в том месте фонари, потому что там было светло почти до утра. Некоторые говорили, что в ту ночь высадили шпиона и якобы при свете ему было легче ориентироваться в незнакомой стороне. Утром я услышал, что на том поле нашли парашют из шелка.
Днем казалось не так страшно. Люди ходили на работу. Разговаривали во весь голос между собой.
Через три дома от нас у Егора Лялина в молельной жили прожектористы. Они все любили меня. Я хорошо помню лейтенанта Ваню Черевко. Он дружил с нашей семьей. Часто ходил к нам. Я был крепким мальчиком. Мать надевала на меня короткие штанишки, красивую рубашку, на кудрявую голову красную пилотку с белой кисточкой. Ваня Черевко брал меня на руки и поднимал высоко, приговаривая: «Ты бутуз, Женько!»
А когда в молельной ставили кино (там иконы были вынесены), девушки-прожектористки брали меня с собой. Помню, я сидел у одной на руках. Фильм показывали про войну. Как сейчас помню: мужчины (наверное, партизаны) держат длинные винтовки за штыки, приклады их касаются земли. Кино смотрели не все. Некоторые в это время стояли на посту.
Я часто думаю о том, что немецкие самолеты могли наши деревни вообще стереть с лица земли. А они за всю войну разбомбили две избы в Анкудиновке, одну в Афонине и, говорят, еще в Бешенцеве (у Курлаковых). Может, и не все немцы были жестокими, поскольку бомбы сбрасывали не на кирпичный афонинский завод и не на близлежащие деревни, а в овраги и на луга. Я слышал, что много бомб немецкие летчики сбросили за анкудиновский детский санаторий. Якобы железную дорогу бомбили, да не попадали. Чушь. Если бы они захотели, то сделали бы свое черное дело!