Даль
Шрифт:
Военный губернатор приказал, чтобы при подавлении беспорядков башкиры невосставшие наказывали башкир непокорных, чтобы башкиры усмиряли и наказывали тептярей, тептяри — мещеряков, мещеряки — башкир. «Междоусобную ненависть, долженствующую произойти из сего в башкирских кантонах, почитаю я важнейшим залогом будущего спокойствия для защиты края», — объяснял Перовский военному министру.
Гоголь писал: «В России теперь на всяком шагу можно сделаться богатырем. Всякое звание и место требует богатырства. Каждый из нас опозорил до того святыню своего звания и места (все места святы), что нужно богатырских сил на то, чтобы вознести их на законную высоту».
Даль вдруг сделал странное отступление в одном из рассказов об Оренбургском крае (и тут же назвал слова свои «бестолковым бредом») — написал про начальников губерний, «среди которых нет ни одного, о ком бы на месте большинство отозвалось
«Сказку о Георгии Храбром и о волке», записанную Далем со слов Пушкина, лучше читать не в «Полном собрании сочинений» и не в четвертой книге «Былей и небылиц» Казака Луганского, увидевших свет в 1839 году, — ее лучше читать так, как она была напечатана впервые, тремя годами раньше в «Библиотеке для чтения». Даль много правил текст сказки; правка его частично сохранилась [57] .
57
Отдел редкой книги Государственной публичной исторической библиотеки.
Во «времена первородные», когда животные «не ведали еще толку, ни ладу в быту своем», Георгий Храбрый «правил суд и ряд и чинил расправу на малого и на великого». Он определил каждому зверю и каждой птице, где жить и чем питаться. Один только волк не получил указания, что,а вернее сказать кого, ему есть, волк идет с жалобой к Георгию — «Пусть укажет мне, чье мясо, чьи кости глодать» («общежительный» порядок, когда один на законном основании ест другого, и в русской пословице: «Дерет коза лозу, а волк козу, а мужик волка, а поп мужика, а попа приказный, а приказного черт»). Георгию недосуг: он посылает волка к быку, коню, барану, свинье — все они бьют зверя; наконец Георгий отправляет его к людям, и на швальне кривой портняжка зашивает волка в собачью шкуру.
Кажется, чтоправить в этой невинной сказке?..
Но в первоначальном тексте действовал не просто Георгий, господин животного царства, а значительный сановник, который был «о ту пору занят делами по управлению вверенной ему царем Салтаном области вновь созданного народа и войска». В том тексте действовали не просто бык, конь, баран, свинья, а бык — воевода,конь — окольничий, староста— баран, десятскаясвинья. В том тексте волк был не зверем-хищником, но искателем справедливости, в которой Георгий ему отказывал: «Видно, было законное препятствие… видно, не так подвели справку…», «Все подаешь нам прошения, да требуешь законного решения…», «Да и отвяжись от меня, не то я велю объявить тебя ябедником и взять с тебя подписку, что впредь не будешь домогаться удовлетворения ни по какому делу»…
Из того текста причина «волчьего бунта» становилась ясной: «Прикажи накормить, — требует волк, — не то стану таскать махан, мясо, баранину, что попало». Георгий предпочитает не кормить волка, а зашить его в собачью шкуру.
Вот он каков, первоначальный-то текст сказки, которую, весело смеясь и пересыпая речь татарскими словами, Пушкин рассказал Далю: он был «за волка», тот текст; и пословица «Что у волка в зубах, то Георгий дал» означает, что Георгий ничего не дал волку — приходится брать самому.
Рассказ Даля «Охота на волков» завершается смешным эпизодом: тяжело раненного волка сочли мертвым и повесили на дерево вниз головою; когда охотники замешкались, празднуя победу над зверем, волк «ожил» и схватил зубами за воротник важного оренбургского начальника. «Вот почему у охотников есть правило: вторачивать… волка не за ноги… а за шею, удавкой, не веря смерти их».
Волки оживают время от времени и могут схватить за воротник; время от времени они разрывают на себе собачью шкуру и требуют «законного решения»: «Прикажи накормить, а не то…»
«ТОЛЬКО СЛАВУШКА ХУДА…»
…Даль сидит на крыльце есаульского дома, под навесом из тальниковых прутьев — сидит прямо на полу, застланном узорчатым ковром из разноцветных войлочных лоскутьев, и попивает чай с каймаком, густыми уварными сливками с топленого молока.
Перед ним площадь, окаймленная белыми глиняными домами с плоскими кровлями (попадаются и деревянные избы с высокими тесовыми крышами); обыватели
«Это правда, это правда, это правда все была», — подхватывают там, за высоким забором, другие молодые голоса. Даль улыбается, песня кажется ему веселой.
Только славушка худа, не пускают никуда. Величают нас ворами да разбойниками. Это правда, это правда, это правда все была…А правда была такая: власти вот уже три десятилетия пытались покончить с казачьим укладом жизни и службы — хотели отменить «наемку», то есть вызов в походы и командировки охотников,хотели всех служивых одеть в одинаковую форму; уральцы же упирались — если общая форма и без «наемки», общаяслужба, так это все равно что регулярное войско, а они не солдаты, они — казаки.Военный губернатор Перовский решил сломить сопротивление уральцев и добился того, что «состоящий при нем» полковник Покотилов был высочайше назначен исправлять должность наказного атамана — это было событие невиданное, чтобы атаманом стал не казачьего происхождения человек. Покотилов же вдобавок взялся за дело круто и, как сообщалось в документах, вскоре вызвал к себе «сильнейшую ненависть». По приказу Перовского в станицах и крепостях закрывали часовни и скиты, власти требовали строгого исполнения обрядов православной церкви. В раскольничьей пословице говорится: «Не та вера правее, которая мучит, а та, которую мучат», — детей тайно перекрещивали, молодых перевенчивали, жили по благословению родительскому, роль мученическая придавала старой вере особую силу и особый смысл. «Неудовольствие» тлело в казачестве, любой повод мог вздуть пламя. Атаман Покотилов доносил о «вредных в войске людях». Военный губернатор Перовский до поры воздерживался от решительного применения силы — посылал «на линию» чиновника особых поручений В. И. Даля: Даль примирял, сглаживал, при решении дел выказывал себя человеком беспристрастным и справедливым, казакам нравился его превосходительство — рассудительный, дельный и приходит с добром.
Даль сидит на мягком войлоке, пьет чай с каймаком, благодушно внимает озорной песне.
Мы не воры, мы не воры, не разбойники, Мы уральские казаки — рыболовщички…Далеко ли было до пожара, а вот он, Даль, все сгладил да уладил — «худое молчанье лучше доброго ворчанья». Один опытный человек предупреждал Даля, когда тот впервые собирался «на линию»: уральцев надо сечь из десяти семерых — между ними «нет ни одного, который бы при имени царя, начальства, Москвы был преисполнен чувствами, подобно нашему мужику, солдату, и у которого бы дрогнула рука перерезать горло у каждого из нас, если бы представился к тому случай» [58] . Даль сокрушенно качает головою: послушайся эдакого советчика — и впрямь из-за мелочи какой-нибудь вызовешь бунт.
58
ПД, № 27316/CXCVI б. 6.
Здесь говорят: «Живи, живи, ребята, пока Москва не проведала»; еще говорят: «Велика русская земля, а правде нигде нет места». Чиновник особых поручений Даль хочет доказать, что «Москва» — это вовсе не сечь из десяти семерых и что справедливый человек несет с собой правду. Он выезжал «на линию», изучил тщательно положение дел, составил доклад; потом ему сообщили, что записку его читали казакам в собрании и «некоторые заплакали от благодарности, что так хорошо известны все обстоятельства их жизни» [59] . Даль благодушно потягивает чай с каймачком, сонно сидят в тени на завалинках казаки — «худое молчанье…».
59
ПД, № 27373/CXCVI б. 8.