Далекая гейПарадуга
Шрифт:
В кабине бесшумно двигавшегося лифта Ольга поправила перед зеркалом волосы и осталась довольна — стройная, почти девичья фигура, незаметный макияж, элегантный костюм, дорогая кожаная сумочка, которой она втайне гордилась. И только глаза выдавали напряженность.
Шутова Ольга увидела сразу, как только открылись двери лифта. Он ждал её не в шикарном кабинете, как ей представлялось, а по-мальчишески сидел в холле на подоконнике и курил. На фоне окна олигарх Витька Шутов казался огромным. Впрочем, он всегда был таким — значительно плотней и выше большинства сверстников. Те же крупные черты лица, те же угадывающиеся под одеждой
Увидев её, Шутов поднялся, швырнул в бронзовую урну недокуренную сигарету и шагнул к ней.
– Ну, здравствуй, — сказал он.
Нужно было, наверное, обнять и чмокнуть его в щеку, но Ольга вдруг поняла, что не уверена, как Шутов к этому отнесется. Как вообще относятся люди, подобные Витьке, к таким вот встречам с прошлым? Горькая улыбка тронула губы. Выходит, она — прошлое? Прошлое — ехидно подтвердил внутренний голос.
– Здравствуй, Оля, — повторил Шутов, оказавшись рядом, очень близко. И поцеловал ей пальцы. Не руку, а именно пальцы. А потом заглянул ей в глаза и весело улыбнулся. — Ты совсем не изменилась.
Неправда, изменилась.
– Я рад, что ты приехала. Ну, куда пойдем? Она по-прежнему молчала, разглядывая его — человека, который создал весь окружающий гранит. И бронзу. И дома… немыслимый Чикаго в их ленивом солнечном краю. Создал и владел всем этим. Всемогущий и недоступный Шутов давным-давно управлял своей империей откуда-то издали. Мало кто знал, откуда.
– Ты приехала первой. — Он снова зачем-то поцеловал ей руку. — Остальные должны подтянуться. Ну что, может быть, сходим к школе? Или лучше посидим в ресторане? А помнишь?..
Она помнила.
Горько защемило сердце и захотелось уйти, вернуться домой и снова забыть, затолкать в самые пыльные уголки памяти и эту улыбку, и затененные ресницами глаза, и вихры, не желавшие лежать в модной прическе. Когда-то Шутов уже неловко пытался пригласить её в ресторан, а она почему-то испугалась и отказала — резко, почти обидно. И тут же пожалела об этом. Это было сразу после выпускного бала. На следующий день она уезжала сдавать вступительные экзамены в Академию. Раньше, чем Гуцко в Бауманку, а Митрофанов — в педагогический. А Шутов неожиданно для всех решил остаться учиться в местном горном техникуме.
– Я помню, — после глупой паузы пробормотала Ольга. — Пойдем… куда-нибудь.
Они вышли на затененную высокими домами улицу. Водитель огромного вишневого автомобиля включил зажигание, но Шутов покачал головой и взял Ольгу под руку.
– В школу?
– Она тоже… новая?
– Конечно. Перестроили все, что рушилось и обветшало. Ты давно тут не была?
– Почти двадцать лет.
Шутов присвистнул, изображая удивление. Хотя отлично всё знал.
– Значит, ты тогда сказала правду — уехала в новую жизнь навсегда.
– Не навсегда. Славянка не отпустила. Я знала, что когда-нибудь мы все вернемся сюда.
– Думаешь, я этого не знал? — он улыбнулся своей прежней безмятежной улыбкой. И Ольга вдруг поняла — Витька Шутов очень долго, все это время, готовился к тому, что они увидят, вернувшись.
– Твой дом не тронули.
– Спасибо.
– Да за что же?
Ольга хотела сказать — за запах отцовского кофе, бормотание
– За то, что ты есть, — неожиданно ляпнула она.
Шутов громко засмеялся. Они оба отражались в стекле сумрачного офисного здания — женщина в строгом костюме и мужчина в модном, словно измятом пиджаке.
Горбатый, отощавший почти до состояния скелета зверек с трудом поднялся на ослабевшие лапы. Посмотрел вверх. И прыгнул. Все подернулось маревом. Вместо чудо-Чикаго вдоль покрытой выбоинами улицы стояли двухэтажные дома, на обшарпанных фасадах которых кое-где ещё оставалась серая, больше похожая на грязь краска. Ольга потрясла головой. Не нужно вспоминать сон. Ничего этого нет. Ни огромного холдинга, ни стеклянно-гранитных офисов, ни новой школы, ни-че-го. И самого Витьки Шутова уже пятнадцать лет — нет. Нигде и навсегда.
А есть все та же Славянка, старые тополя на улицах, трава мокрица во дворах, бывший хлебный магазин на перекрестке с жалостливо прикрытым фанерной рекламой окном. Поросшая бурьяном плешь на месте универмага и старательно побеленные ступени дышащей на ладан школы. Развалины шахт и обогатительного комбината…
И есть она, тридцатисемилетняя женщина, покупающая у старушки гладиолусы.
Он выбрала четыре роскошных пунцово-красных цветка и с ними вернулась в такси.
– На кладбище, — бросила она.
Когда машина тронулась, Ольга достала из своей кожаной сумочки черно-белую фотографию. С неё безмятежно улыбался Витька Шутов. Такой, каким она видела его в последний раз. Она навсегда уезжала в новую жизнь, он оставался. Его Славянка не отпустила. А потом и вовсе забрала навсегда.
Она прикрыла глаза, потому что сердце защемило вполне ощутимо. Впору искать нитроглицерин. Но нитроглицерина у неё никогда не было. Это у отца… которого тоже давно нет. Как нет его любимого электрического кофейника, полулитровой чашки… даже ложечки нет. Есть только дом, где живут чужие люди. Вчера она так и не осмелилась подойти и заглянуть во двор. Так что даже не знает, растут ли ещё там вдоль дорожки петушки. А вот старая акация жива, её верхушка выглядывает из-за дома. И от этой мысли вдруг отпустило сердце. Все осталось тут, никуда не делось. Просто видит это только она. Но вот откуда взялась та, новая Славянка из её гостиничного сна? Настолько реальная, что Ольга до сих пор помнила и бесшумное движение автоматических стеклянных дверей, и бронзовую урну, и запах. Неистребимый запах угля. Так похожий на запах свежей крови.
Она приоткрыла окно и глубоко вдохнула ворвавшийся в него ветер. Он пах углем и луговыми травами — полынью и клевером. Виляя, чтобы объехать глубокие ямы в старом асфальте, такси двигалось к заброшенной шахте, рядом с которой располагалось кладбище. Ольга была уверена, что безошибочно найдет могилу Витьки Шутова.
Каждый раз крысе казалось, что сил на следующий прыжок уже не будет. Но полежав и поплакав, она вставала и снова прыгала.
Ольга смахнула ладонью наваждение. Это все страхи, детские иррациональные страхи перед возвращением. Дома с брошенными квартирами, за выбитыми окнами которых навсегда обосновалось затхлое небытие. Крыши с почерневшим от времени шифером, унылая бедность и разруха. Как во многих шахтерских городах и поселках.