Далекие берега. Навстречу судьбе
Шрифт:
— Думаю, я могу сказать, что ваша жена, мисс Трейси, порой искренне испытывала гордость, называя меня дочерью в присутствии своих подруг.
— А вот в это я с трудом верю, — ответил Августус. — Даже без Монро с этой чертовкой Трейси Муир нет сладу!
Шеннон понурила голову:
— Мне удалось обратить на себя внимание.
Когда Шеннон было лет тринадцать-четырнадцать, Трейси Муир начала вести по всему Лондону яростную кампанию с целью связать своих детей брачными узами с лучшими домами Англии. Своих детей, но только не Шеннон, которую она терпела, однако
— И тогда мне довелось испытать на себе досаду вашей жены, — продолжала Шеннон. — Она сделала все, чтобы напомнить мне о моем происхождении. Но в конце концов браки, задуманные ею, были заключены. Она считала, что покончила со мной как с источником угрозы. До того дня, когда Вальтер, став вдовцом, не рассказал ей о своих чувствах! И тогда она отправила меня в Драйбург. Я живу здесь уже три года, и мне запрещено покидать его.
Августус впервые внимательно посмотрел на Шеннон. Он мог допустить, что Шеннон была не такой уж простушкой, но отказывался понять, как эта дьяволица, выскочившая неизвестно откуда, могла вызвать столько проблем.
«Она вскружила голову несчастному Вальтеру», — подумал Муир.
— Если он и сбежал на «Раппаханнок», — добавила Шеннон, — подвергая себя многочисленным опасностям, то сделал это не для того, чтобы забыть о своем вдовстве. Он сделал это из-за невозможности нашей любви. Ярость матери и мой упорный отказ. Я была совсем девочкой, когда в первый раз отказала ему…
Вечером Августус захотел сделать шаг к примирению и попросил ее сыграть несколько музыкальных пьес.
Шеннон села за клавесин и начала играть итальянскую жигу. Муир тут же ее остановил:
— Жиги, они внушают мне ужас! От них у меня кружится голова и создается впечатление, что я заложник на деревенском празднике. Веселящиеся люди, похожие на животных! — Он встал. — В Лондоне у меня был ящик с партитурами. Куда он исчез?
Шеннон показала ему на стопку, лежащую на каминной полке. Он взял ее и в сильном раздражении стал перебирать партитуры. Наконец он нашел нужный лист:
— Вот.
Муир поднес лист к глазам Шеннон. Это была пассакалия Букстехуде.
— Но это пьеса для органа! — удивилась девушка.
— Она зашифрована. Вы справитесь с нею.
Шеннон начала играть.
— Медленнее! Медленнее! — запротестовал Муир.
Шеннон изменила темп игры.
— Медленнее!
Шеннон старалась изо всех сил.
Фрагмент был строгим, печальным, торжественным, написанным в миноре.
Августус подумал, что сейчас он наслаждается музыкой, как раньше наслаждался видом руин аббатства.
Затем он попросил ее сыграть чакону до-минор того же автора. Фрагмент был трудным.
И вновь Муир потребовал играть как можно медленнее.
— Сдерживайте свои порывы! — говорил он. — Пусть звучат басы!.. Надо придать им звучания… густоты… Нет, так не годится! Начните с самого начала.
Несчастная
Муир же через пять минут потерял терпение и сел рядом с ней.
— В этом нет ничего колдовского,
Муир стал играть левой рукой. Не отрывая глаз от клавиш, он объяснял музыкальную фразу но мере ее исполнения.
— Густой бас может быть легким, если придан, ему звучания. В повторе низких топов есть нечто успокаивающее, захватывающее. Имитации. Пушка! Внимание, не торопитесь!.. Надо выделить сложение… Медленнее. Теперь противосложение. Медленнее!.. Как я… Да, так лучше.
Они вновь вместе сыграли фрагмент.
— Вот, — сказал Августус после нескольких тактов, вы делаете успехи.
Шеннон улыбнулась ему.
— Вы могли бы очень красиво играть, барышня. При условии, что будете следовать композициям, а не нанизывать им свою неуместную молодость!
На следующий день Муир увидел Шеннон с книгой в руках — «Путешествие пилигрима из этого мира в тот, который должен прийти» Джона Баньяна.
— Вы увлекаетесь чтением так же, как и музыкой?
— Думаю, да, монсеньор. В Лондоне я могла пользоваться вашей несравненной библиотекой.
— Мне говорили, что она достойна похвалы. Но я не могу об этом судить. Я никогда не читаю.
— Жаль, что такое сокровище не используют.
— По крайней мере, оно потеряно не для всех!
Шеннон оказалась образованной и умной девушкой. Ее рассуждения, порой слишком смелые, вызывали у старого Муира улыбку. Больше уже не шла речь об ее отъезде в Лондон. Он каждый день приглашал девушку за свой стол.
Шеннон не только беседовала с Муиром, но и показывала ему уголки поместья, о которых он не имел ни малейшего представления.
Они продолжали играть в четыре руки на клавесине.
Живя в шотландской ссылке, Шеннон выписывала партитуры из Франции, где их печатали раньше, чем где-либо. Она показала Муиру не известные в Англии произведения Сире, Дьёнара и даже одной женщины, Элизабет Жаке де ла Герр. Немец, не признававший ничего другого, кроме музыкальных мелодий своего детства, с восторгом играл пьесы, не имевшие ничего общею с пьесами Свелинка и Фробергера.
— Боже мой, до чего изменилась музыка!
Теперь нередко случалось, что Шеннон объясняла Муиру, как надо играть тот или иной фрагмент. Вечерами они играли и течение нескольких часов. Шеннон, сидя рядом с Муиром, раскачивалась из стороны в сторону, чтобы лучше подчеркнуть ту или иную тональность. Он попал под очарование Рамо.
Влияние Шеннон сказывалось не только на расширении музыкальных вкусов Августуса Муира. Незаметно, внимательно следя за тем, чтобы никто не мешал его маниакальным пристрастиям, она ввела незначительные изменения, призванные скрасить пребывание Муира и Драйбурге. Она сделала его пищу более утонченной, изменила состав настойки, просила его не думать о делах во время обеда. В солнечные дни она побуждала его закалять здоровье на свежем воздухе. Шеннон даже осмелилась отвлечь его от священных навязчивых мыслей, хотя это была запретная зона, в которую никто не проникал.