Далёкий край

Задорнов Николай Павлович

— Шаман уже здесь! — удивился Удога. У него опустились руки, и он признался брату, что не решается плыть дальше. — Бичинга, если увидит нас, чего-нибудь сделает…

— Слепой, а все увидит, — подтвердит Чумбока. — Хоть под тем берегом пойдем — все учует…

— Сразу догадается, зачем мы вниз пошли.

Плыть мимо деревни опасно. Парни были суеверны, они трусили, вытащили лодки на берег и пошли к гилякам.

«Шаман этот обманщик и вредный человек, — думал Удога, — но я слабей его, и я его боюсь».

Но и уплыть обратно Удога тоже не хотел. Обидно было отступать так сразу

только потому, что шаман его опередил…

«Посмотрю, что будет за ночь, а там уж чего-нибудь придумаю. Тоже жалко, если убьют того высокого.

Он добр был ко мне в гьяссу. Обещал заехать в Онда, да, жалко, мимо проплыл, наверно, нашу протоку не видал и ошибся. А ведь он хотел в Онда приехать…»

Удога еще не терял надежды предупредить длинноносых, что их ожидает беда. Теперь уж он не думал о выгодной торговле, а лишь хотел спасти их.

«Как-нибудь, может, сумею пробраться на мыс и увижу их… Нельзя, чтобы их убили. Как же можно так — ни за что убить людей? Если они врут, так и другие тоже врут. Шаман Бичинга еще больше врет, и Дыген врет… У-у, черти! Если бы не Бичинга! Слепой, а как быстро приехал!»

— А Позя тут нет? — спрашивал стариков Удога.

— Он был и уехал, — отвечали ему.

Шаман приплыл в гиляцкую деревню в одиночестве на оморочке. Бичинга по дороге расспросил жителей тех стойбищ, где побывали миссионеры, о чем они ведут беседы с народом. Он узнал между прочим, что старый иноземец угрожает людям страшными карами — мором, язвами и болезнями, — если они не станут молиться медному божку с распростертыми на кресте руками.

Бичинга слыхал, что эти люди служители своего бога, шаманы рыжих. Разведав, что они делают и что говорят, он был убежден в своем превосходстве над ними. Чем они показали людям свою силу над духами? Сотворили они чудо? Удивили чем-нибудь народ, чтобы о них говорили как о великих шаманах? Повергли людей в страх? Нет, они только рассказывают о страданиях своего бога.

«Разве это шаманы? — с презрением думал о миссионерах Бичинга. — Могут ли они вызвать Сенче или огненный череп? Поверят им люди? Нет, они никуда не годятся… Разве тем показывают свою власть над душами людей, что обещают наслать мор и болезни? Этим теперь никого не испугаешь… Вот старик Бичинга покажет, как надо шаманить. Он заставит увидеть такое, что гиляки всю жизнь будут помнить».

Встречаться с миссионерами Бичинга не собирался. Он надеялся, что все обойдется само по себе. Он знал: повсюду, где были длинноносые, люди недовольны ими. Все думают: не черти ли они?

Бичинга знал по опыту, что когда бы и куда бы он ни приезжал, к нему всегда с разными просьбами шли люди. То надо было выгнать черта из столбов дома, то черт сидел в больном человеке, то летающие люди появлялись у деревни и мешали охотникам, то Кальгама наплодил боженят и они, балуясь, гоняли рыбу из неводов. Бичинге всегда находилось дело…

Появление оморочки со знаменитым шаманом вызвало переполох в деревне. Шамана встретили низкими поклонами, под руки повели в дом, угощали водкой, раскуривали ему трубку и оказывали почести.

Когда Бичинга хорошенько отдохнул и потолковал со стариками о том о сем, его стали упрашивать пошаманить. Причин для

этого нашлось, как всегда, множество: рыба ловилась плохо, парень ногу сломал, баба не могла родить, зверь не шел к охотникам, люди хворали. Старики жаловались, что за последнее время вообще стало неспокойно, черти пошаливают. Тут они помянули про высоконосых шаманов, приехавших вчера, высказали предположение, что они не настоящие люди, а смахивают на чертей.

Заговорил Бичинга.

За последнее время на Мангму появилось много несчастий. Люди беднеют, хворают и гибнут, тонут, их заедают парша и болячки… Рыба повсюду ловится не так хорошо, как в старину… Соболь уходит в сопки… Поэтому он, шаман Бичинга, собрав своих помощников — добрых, светлых духов, близнецов Сенче и всех других, — отправился в странствование по деревням, чтобы отыскать причину всех бед и уничтожить ее… Мангму опять счастливым сделать хотел бы.

Шаман объявил, что сегодня он всю ночь будет камлать и узнает, не в этой ли деревне живет начало всех людских страданий. Все пришли от таких слов Бичинги в смятение. Раз шаман так говорит, значит, он что-то знает… Каждый старик боялся, не в его ли семье сыщет Бичинга причину всех бед.

Камлание происходило в обширном глинобитном доме. Хозяйской свинье налили в ухо водки, она визжала и трясла головой. Бичинга обмолвился, что это хорошев предзнаменование. Свинью шаман велел зарезать. Он подставил к ране чашку и, когда она наполнилась до краев, вышел из дома, побрызгал свиною кровью на все четыре стороны, а остаток выпил.

В доме было битком набито народу. Старики и старухи сидели на канах поближе к Бичинге, а молодежь голова к голове теснилась по стенам, оставив на полу свободное пространство, необходимое шаману для плясок.

Чумбока устроился подле очага. На почетном месте, среди стариков, он чувствовал себя неловко. Из-за их спин он время от времени поглядывал на брата. Удога сидел подле остроголового осинового идола. Братья оказались разъединенными и даже не могли перекинуться словом.

Сейчас, сидя подле Бичинги, Чумбока перестал его бояться.

«Вот если ты великий шаман и все знаешь, то отгадай, что я о тебе думаю… — твердил про себя Чумбока, придвинувшись к нему почти вплотную. Ты, собачья душа, охотишься по приказанию маньчжуров за людьми, зарабатываешь серебро и табак… Ты не шаман, а лгун и вор. Ты сейчас будешь врать, мы с Удогой про тебя все знаем».

Бичинга, казалось, погрузился в глубокую думу. Он сидел за столиком в шаманском облачении. Время от времени он вздрагивал и поеживался, как будто озяб, хотя в доме было жарко. Ему подали две бутылки водки и большую чашку. Шаман принялся торопливо пить водку. Седоусый старик протянул ему бубен. Огонь в обоих очагах закрыли; стало темно. Дверь плотно притворили и привязали веревкой к колку.

Вдруг шаман что-то закричал и ударил себя бубном по голове. Тогда хозяин надел пояс с погремушками и взял другой, собственный бубен. Приложив его к щеке, он несколько раз ударил по нему ладонью, виляя крестцом, прошелся по полу и отдал пояс и бубен другому старику… Тот тоже пошел, покачивая бедрами, пританцовывая и ударяя ладонью то в кожу, то в обруч бубна.