Далеко от Москвы
Шрифт:
— Что, дед? Беридзе-то хороший дядька, права ведь я была...
— Правда, Танюша, признаю, — тем же заговорщицким шопотом ответил старик.
— Что с Володей? — быстро спросила она.
— Уже с месяц не получал известий. Беспокоюсь.
Тесня Тополева, к Тане приблизился Либерман. Он вытер губы рукавицей и раскинул руки.
— Маменька родная, откуда здесь такая красавица с пунцовыми щечками и в пунцовой шапочке! Прекрасная лесная царевна!
— Все такой же, не по возрасту бойкий, — сказала Таня, отводя его объятия
Выбрался из своего возка и Батманов, заинтересованный, по какому поводу остановка и почему шумят и хохочут его спутники. Он подошел, увидел Таню и сразу огорошил ее:
— Здравствуйте. Не рад вас видеть. Совершенно не рад.
— Что ж так, товарищ начальник? — смутилась девушка, не зная, в шутку или всерьез принимать его слова.
— Здесь кончается ваш провод? Дальше связи еще нет?
— Дальше пока нет, но до пролива осталось всего шестьдесят километров.
— А вы забыли наш договор? Мне нужен провод на участке пролива сразу же, как только я туда приеду. На черепахах вы его тащите, милая моя!..
Возмущенная Таня молчала. Улыбка сошла с ее лица, она опустила голову, сдерживая резкий ответ, просившийся с языка. Либерман за спиной начальника хватался за голову и бормотал:
— Маменька родная, такое обращение с нашей гордой Танечкой!
Беридзе вступился за девушку:
— Несправедливый выговор, Василий Максимович. В подвеске проводов Татьяна Петровна со своими людьми установили рекорд. Никакая машина за ними бы не угналась.
Батманов с усмешкой посмотрел на него:
— Адвокат и рыцарь вы, Георгий Давыдович!
Либерман громко засмеялся, чем привлек внимание Батманова.
—А вы чему обрадовались? Как бы не пришлось прослезиться на проливе!
Алексей в стороне беседовал со Смирновым. Он придвинулся ближе к Тане, пытаясь ее утешить:
— Ты зря так реагируешь на его слова. Помнишь, мы толковали о добрых начальниках, которые не говорят добрых слов даже тем, кого любят. Ответила бы ему шуткой, и все.
— Да ну их, добрых начальников! Неизвестно, как надо отвечать им! — сердито буркнула Таня.
Тополеву было искренне жаль девушку. Он затянулся понюшкой табака, вытер усы красным платком и решительно подступился к Батманову.
— Зачем вы обидели ее? — укоризненно спросил он.— И без того ведь ей нелегко. Подумайте, сколько мучений выпало на ее долю, пока она добралась сюда с проводом... Все так хорошо ее встретили, надо ж было вам испортить настроение! Поругали бы меня, что ли, если уж захотелось поругаться!
Батманов с любопытством посмотрел на старика, потом на хмурого Беридзе, на Таню, которой Алексей что-то шептал на ухо, на Карпова и Рогова, стоявших поодаль, на Смирнова, спокойно встретившего его взгляд, на Либермана, сделавшего безучастное лицо. Не ответив Тополеву, Батманов скомандовал:
— По коням! Нечего тут на
Сочувственно попрощавшись с Таней, управленцы направились к саням. Беридзе все еще стоял, с грустью глядя на девушку.
— Вы тоже хотите отругать меня, товарищ главный инженер? — досадливо спросила Таня.
Он отошел, еще больше помрачнев. Таня посмотрела ему вслед, горько сожалея, что не сдержалась. Ей хотелось вернуть его, рассказать, как дни и ночи она ждала этой встречи. Из саней махали ей варежками и шапками. Либерман кричал:
— До свиданья, Танечка! Целую вас в носик!
Таня круто повернулась и сказала Смирнову:
— Поехали, Коля.
Они стали подниматься на крутой берег, сбивая снег по его склону. Батманов, минуту наблюдавший за ними из своих саней, крикнул:
— Куда вы полезли, товарищ Васильченко? Вернитесь, поедете с нами. Забирайтесь-ка в мои сани!.. А вы, товарищ Смирнов, возвращайтесь к бригадам и быстрей тяните этот окаянный провод. Начальницу вашу забираю в залог. Пока не дадите мне в руки провод на проливе, не выдам вам ее. Поняли?
— Понял! — весело ответил со склона Смирнов. — Будет выполнено!
Алексей, облегченно вздохнув, сел в возок вместе с Беридзе.
— Вот история!.. Но я так и знал, что он возьмет ее с собой.
Беридзе не отзывался.
— Ты что надулся?
— Ну тебя, Алексей, помолчи, пожалуйста! — сердито сказал Беридзе.
Батманов набросил на Таню тулуп и велел ей хорошенько закутаться. Таня завернулась в пахнущий овчинами мех и отодвинулась от Батманова, насколько позволяли сани. Она лежала, не шевелясь, в ожидании разговора, который неизбежно должен был произойти.
Лучик света падал сверху из отверстия возка. Батманов с улыбкой наблюдал, как играл этот лучик на лице девушки. Вот он упал на розовые ее ноздри, на маленький прямой нос и верхнюю губу, по-детски вздернутую от обиды. Сани толкнуло — и лучик мелькнул по всему лицу, покрытому густым, почти шоколадным загаром. Озарились легкие черные локоны, выбившиеся из-под вязаной шапки, мочка уха и шея, не высоко закрытая красным шарфом.
Батманов усмехнулся, вспомнив, как полчаса назад его спутники заступились за Таню. «Неужели они не понимают, что я не меньше ей друг, чем они?»
— Девушка с характером, вы еще сердитесь? — прервал молчание Батманов.
— Начальник вправе сделать мне выговор. Могу ли я на это сердиться? — Таня сказала это сухо и с неуловимой иронией.
— Нельзя разговаривать так официально и патетично, лежа бок о бок с человеком, будь он хоть сам нарком, — заметил Батманов.
Таня почувствовала, что он улыбается, и поспешила возразить:
— Разве официальные отношения изменяются от случайных средств передвижения? Что изменилось от того, что я не стою перед вами в кабинете, а вместе еду в санях?