Дальнее плавание
Шрифт:
Воля там, где смерть преодолевается ею. Воля там, где царствуют высокие дела и высокая слава. Она уже взрослый человек. У нее уже свой паспорт есть, и она уже все знает на свете, и может во всем разобраться сама, и может слушаться только голоса собственной совести.
А что такое совесть? Не есть ли это старое понятие, отжившее свой век? Нельзя ли ее чем-нибудь заменить? И почему она, Галя, обманувшая сегодня стольких друзей — и Ивана Сергеевича, и Анну Ивановну, и Анку, и всех, кого она так любила, — почему она стоит и не может обмануть одного
В самом деле, в глубине школы раздался как будто далекий голос колокольчика.
И тотчас же Галя увидела Ваню.
Он сошел с крыльца, на ходу торопливо поправляя портупею на шинели. А в то же время с другого крыльца, выходившего на главный двор школы, спускался Иван Сергеевич. Он уже кончил свои уроки и шел теперь, не крепясь более, с палочкой. И ей было видно, как тонкая трость гнется под тяжестью его руки. Ему, должно быть, в самом деле нездоровилось. Он с трудом волочил свою ногу.
— Кто это? — спросил Ваня у Гали. — Это ваш новый учитель?
Галя приложила палец к губам и, схватив Ваню за руку, отвела его поближе к забору.
Ваня смотрел на нее с удивлением.
— Тише, тише, — сказала она. — Пусть он пройдет. Ах, какие он принес мне страдания! Разве ты не помнишь его? Ты должен его помнить. Это наш старый учитель истории, Иван Сергеевич.
— Как — Иван Сергеевич?..
Что стало с Ваней? Галя в изумлении смотрела на него. На тихом, спокойном лице его отобразилось сильное волнение. Оно даже побледнело. Но взгляд сиял необыкновенной радостью. Он смотрел на Галю и не видел ее и все повторял:
— Как — Иван Сергеевич?.. Он жив? Он жив, значит! Ведь мы же с ним вместе воевали!..
Потом, оставив Галю и забыв обо всем на свете, он бросился бежать, перескакивая через дрова, через сугробы и проваливаясь по колено в снег.
Он догнал Ивана Сергеевича у ворот и загородил ему дорогу, широко раскинув руки.
— Иван Сергеевич! — крикнул он. — Это я, Полосухин Ваня, лейтенант, штурмовик.
Они тотчас же узнали друг друга.
Иван Сергеевич уронил свою палочку и так же, как Ваня, широко раскинул руки. Они обнялись.
«Нет, — подумала Галя, — так не встречал его никто».
И верно. Девочки, вместе с Анкой выбежавшие в ту минуту на школьный двор, увидели странную картину.
У ворот их школы стояли, обнявшись, два воина. Один был еще совсем молодой, а другой еще не старый, но с лицом, изборожденным шрамами. И юноша целовал их, как святыню.
Они ничего не говорили, молчаливые и нежные в своем порыве.
Они стояли обнявшись и никого не стеснялись.
А возле них стояла Анка, держа, как ружье, на своем плече легкую тросточку учителя. Она только что подняла ее в снегу.
И никто из них не плакал.
Плакала одна только
И, боясь встретиться с учителем истории и со своими друзьями, она взобралась на высокий штабель дров, стоявший рядом с забором, и плакала там, как дитя, еще не получившее паспорта, а потом прыгнула через забор на улицу и как безумная побежала по ней, гонимая самой обыкновенной совестью.
XIII
Все мы дети, большие и малые, перед тобою, родная земля, и перед тобой, суровый и нежный строитель ее, взявший в свои руки судьбу стольких народов и собравший вкруг себя понемногу столько сердец, самых разнообразных — добрых и злых, сильных и слабых, но одинаково преданных единству твоих великих стремлений, в которых ты их всех совместил, и мирил, и придавал им свою несказанную твердость и в самые тяжкие дни, и в светлые годы победы, какую ты мудро предвидел.
И кто из этих детей, и малых и старых, и здесь и там, и в самых далеких от войны местах, по дороге ли на трудную работу, или в постели, еще не забывшись сном, — душою и мыслями не уносился к самым высоким подвигам? И кто в мечтах своих хоть раз единый не был героем или полководцем или не умирал смертью храбрых, преграждая путь врагу?
Так неужели же мы осудим эту девочку, что со школьной сумкой бежала по снежным улицам своего города с одним желанием совершить как можно скорей какой-нибудь подвиг, чтоб искупить свою слабость?
Автор не может этого сделать.
Не могла этого сделать и сама девочка.
И, быть может, один только учитель истории, который любил ее больше других и верил в ее силу и дарование, ища им доброго применения, понимал, что творилось у нее в душе.
Поэтому все были крайне удивлены, когда, так и не спросив Галю ни разу, он вывел ей в четверти «пять» и отпустил детей на зимние каникулы.
Он любил смелость в решениях и как солдат знал хорошо, что даже самая маленькая битва не выигрывается без риска.
Так он и сказал Анне Ивановне — своему старому другу.
Между тем не только девочки из последнего класса, но и предпоследнего, и даже вся школа была приведена в необыкновенное волнение, следя за этой странной борьбой. И многие уже знали, о чем говорилось на тайном вече десятого класса у пыльного окна с широким подоконником, где Галя провела столько мучительных минут.
Да, все это знали уже, ибо всякой девочке ничто так не хочется всем рассказать в своей школе, как тайну.
И даже Анка ничего не могла поделать в школьном комитете комсомола, где ее голос господствовал всегда.