Дальневосточные соседи
Шрифт:
Эта официальная церемония служила хорошим прикрытием для тайных пирушек по кабинетам. Собрались и мы, международники, на третьем этаже. Да так увлеклись, что едва не опоздали в конференц-зал. Когда пришли туда, свободных мест уже не было. И какой-то юморист сказал мне: садись, рядом с главным редактором. Ведь это будет неофициальная встреча.
Когда Ильичев вошел в зал и увидел, что рядом с ним по правую руку сидит не его первый заместитель, а новобранец, он сразу все понял и, будучи человеком с юмором, сказал:
– Дорогие друзья, я решил,
Я встал с бокалом в руке, мгновенно протрезвел и начал говорить речь. По-китайски можно было говорить все что угодно. Но надо было экспромтом придумать перевод. Я сказал примерно следующее: минувший год ознаменовался созданием в газете Отдела стран народной демократии. Я предлагаю выпить за то, чтобы он год от года рос и постепенно поглотил собой Отдел капиталистических стран.
Ильичев приветственно кивнул – дескать, мол, выдержал экзамен. После этого мы продолжали праздновать на третьем этаже. В итоге я заснул на диване в своем кабинете, и меня уже на рассвете разбудила курьерша. Оказалось, что неожиданно пришло новогоднее приветствие Сталина японскому народу, из-за чего пришлось заново переверстывать первую полосу.
«Будешь теперь всю жизнь вспоминать эту Страну восходящего солнца!» – сказал мне выпускающий. И оказался прав – вскоре после семилетней работы в Китае я уехал на семилетнюю же работу в Японию.
Дежурить по номеру небезопасно
Продолжая дежурить по отделу, я овладевал мастерством газетчика. Такова в то время была политика руководства «Правды». На работу брали не выпускников факультетов журналистики, а страноведов со знанием иностранных языков. Так попал в «Правду» специалист по Ближнему Востоку Евгений Примаков и специалист по Дальнему Востоку Всеволод Овчинников.
Главной обязанностью дежурного по нашему отделу была подготовка колонки на первую полосу: «В странах народной демократии». Она должна была быть разнообразной как географически, так и тематически. Причем старшие коллеги учили нас: когда пришел материал от нашего собственного корреспондента, нужно обязательно сравнить его текст с тем, что передал на эту тему ТАСС, и дополнить, если наш корреспондент упустил что-то важное.
На одном из моих дежурств от собкора «Правды» в Варшаве пришел материал о том, что руководитель Польской объединенной рабочей партии Болеслав Берут посетил место строительства Дворца культуры и науки в Варшаве. Когда я прочел аналогичную заметку тассовца, там говорилось, что Берут ознакомился с проектом Дворца и утвердил его. Мне показалось, что это важная фраза, поэтому я вырезал ее и вклеил в текст нашего корреспондента.
Читая на следующий день «Правду», советский посол в Варшаве возмутился тем, что там написано, и счел это политической ошибкой. Дескать, Дворец культуры и науки – дар Советского Союза Варшаве. И никто, включая первое лицо Польши, не
Посол дал шифровку в Москву. Она попала прежде всего к Лаврентию Берия, который курировал строительство высотных зданий, включая и Дворец в Варшаве. Берия написал на телеграмме посла: «Разобраться и наказать!»
После такой резолюции от меня могло остаться мокрое место. Но, к счастью, все обошлось. Главному редактору «Правды» поставили на вид. Редактору Отдела стран народной демократии объявили выговор. А меня на три недели отстранили от дежурств, что оказалось очень кстати. Дело в том, что как раз в 1952 году я женился, но неделями не говорил с женой, ибо приходил домой в четыре-шесть ночи, а жена уходила на работу в восемь утра.
В 1953 году из Китая вернулся писатель Константин Симонов. Он привез новый очерк и рассказывал о своей поездке на редколлегии «Правды». А после выступления передал руководству редакции какие-то глиняные комочки, подаренные ему китайским маршалом Лю Бочэном. Симонов сказал, что так и не знает, что это такое.
Редактор «Правды» Ильичев сказал: «Так у нас же есть этот лейтенант, как его, Овчинников. Позовите-ка его сюда». Войдя в зал заседаний, я понял, что это ферментированные яйца, обмазанные глиной, которые хранят до шести месяцев.
– Товарищ Овчинников, вы знаете, что это такое? – спросил Ильичев.
– Конечно, знаю, – ответил я. – Это так называемые «тухлые яйца» – излюбленная китайцами закуска.
– А вы можете съесть такое яйцо?
– Разумеется, могу, – ответил я.
Ударил яйцом о стол, глина осыпалась, треснула коричневая кожура, обнажился зеленый белок и черный желток, разнесся запах застоявшейся мочи. Собрав волю в кулак, я запихал яйцо в рот и проглотил его. Ильичев тут же нажал кнопку, вызвал заведующего отделом кадров и сказал ему: «Готовьте для Овчинникова загранпаспорт. Он готов ехать на постоянную работу в Китай…»
Так я стал самым молодым зарубежным корреспондентом не только в «Правде», но и вообще в советских средствах массовой информации. Уехал за рубеж в 27 лет, тогда как обычно в такую командировку посылали людей с уже сложившейся репутацией, как правило, сорокалетних.
Русский с китайцем
В марте 1953 года мы с женой сели в поезд Москва – Пекин. Вагон оказался довоенным СВ с облицовкой из красного дерева и отдельным туалетом на два двухместных купе.
Провожавшие нас родственники принесли уйму еды. У нас была кастрюля пирожков, килограммовая банка черной икры и много других лакомств, достаточных для кругосветного путешествия. И все-таки было интересно покупать на станциях местные деликатесы вроде копченого омуля на Байкале.
Неделя в пути прошла незаметно. И мы потом не раз повторяли подобные путешествия по Транссибу, стараясь подобрать хорошую компанию с гитарой. Это было нетрудно, ибо в Москву этим маршрутом ездили также коллеги из Ханоя и Пхеньяна.