Дальними маршрутами
Шрифт:
– Благодарим вас за участие.
Вскоре с командного пункта поступил сигнал, разрешающий полет. Тут же принесли свежую метеосводку.
– Опять в районе выброски туман, - говорит Федоров.
– Его, кажется, не переждешь. Летим, штурман?
– Летим, - ответил Голов.
Пожалуй, за всю войну экипажу Федорова ни разу не ставилось такого сложного и ответственного задания, как это. Любой ценой требовалось отыскать место выброски - лесную поляну. Но это только половина дела. Главное - надо было обеспечить наиболее точное приземление разведчиков,
Вот и линия фронта. С большой высоты хорошо видны вспышки от артиллерийских и минометных выстрелов, всюду горят населенные пункты. Капитан Голов, растянувшись на полу кабины и положив перед собой полетную карту, внимательно следил за ориентирами на земле. Сделав какие-то записи в бортовом журнале, он вызвал по внутренней связи Федорова.
– По плану снижение. Дальше пойдем на низкой высоте.
– Есть снижение!
– отозвался летчик и ввел машину в пологое планирование.
На высоте пятисот метров Федоров вывел самолет в горизонтальный полет. Взял заданный штурманом курс, осмотрелся. Тревожно было на земле: враг, теснимый нашими войсками, спешно подтягивал к фронту живую силу и технику; было видно, как по дорогам с потушенными фарами двигались автомашины, тягачи тащили артиллерийские орудия, то тут, то там вспыхивали разноцветные [202] ракеты. Чуть правее летчик увидел ночной старт и посадку самолетов.
– Шерстяных, Будеев!
– обратился командир к радисту и стрелку.
– Усилить наблюдение за воздухом, докладывать мне об обстановке.
– Понято!
– первым отозвался старшина Шерстяных.
Большую часть дальнейшего маршрута летели в сложных метеоусловиях. Низкая облачность и обледенение заставили экипаж снизиться. Настроение было подавленное, летели молча. Лишь на траверзе Берлина Голов, замигав сигнальной лампочкой, проговорил:
– До цели сто километров. Попытаемся зайти на нее с ходу.
Медленно двигались на бортовых часах стрелки. Поминутно росло напряжение у членов экипажа. Каждый думал только о том, как быстрее заметить на земле сигнальные огни и осуществить выброску разведчиков.
– Влево восемь, - скомандовал штурман.
Чтобы не разболтать самолет, Федоров координированными движениями всех рулей довернул машину на новый курс. Он на секунду взглянул за борт: под самолетом мелькала затянутая пеленой тумана лесистая местность. Наблюдения командира прервал голос Голова:
– До цели десять километров.
Проходит расчетное время. Самолет пролетел одну, вторую покрытые туманом лесные поляны, а условленного сигнала все нет и нет. Тревога экипажа росла.
– Огней нет, огней!
– нервно кричал Голов.
– Спокойней, Фрол Иванович, спокойней, - мягко сказал Федоров.
– Зайдем повторно с озера, как уславливались на земле.
Белесым, неузнаваемым показалось экипажу яйцеобразное озеро. Туман резко исказил его конфигурацию, растянул по краям, увеличил в размерах. Но Голов сквозь пелену все же успел заметить одну
– Правый разворот, курс сорок!
– несколько успокоившись, командовал Голов.
От озера до условленной поляны лететь всего пять минут. При хорошей видимости даже в ночных условиях летчики могли бы увидеть ее задолго до подхода. А сейчас [203] прошло три, четыре минуты… Место выброски как будто бы наметилось впереди, а огней не видно. Вот уже и пятая минута на исходе. И вдруг в наушниках раздался радостный голос Федорова:
– Справа вижу крест ярких огней - наша цель!
– Доворачивать поздно, сделаем еще заход с озера!
– уже совсем повеселевшим голосом сказал штурман.
От огромного физического и морального напряжения Федоров весь взмок. Из-под шлема стекали крупные капли пота. Но он не замечал сейчас ничего, кроме стрелки компаса, за которой рельефно выделялась цифра 45 - новый курс на поляну. По-прежнему ерзал по кабине Голов. С трудом он выискивал на местности ориентиры и сличал их с картой. Вот он включил связь с разведчиками, заговорил:
– Алло, Макс, как меня слышите?
– Вас слышу хорошо.
– Приготовиться к прыжку. Высота полета 300 метров.
– Вас понял, высота триста. Мы готовы.
Усилившийся ветер несколько стянул туман с поляны ближе к просеке. Теперь весь экипаж отчетливо видел впереди яркий крест из огней и чуть правее - костер. Это был тот самый условленный знак, по которому экипаж должен произвести выброску парашютистов. Ведя прицеливание по световому кресту, Голов держал на связи разведчиков. Как только цель подошла к перекрестию прицела, он скомандовал:
– Прыгай!!!
Штурман резким движением дернул за рукоятку бомболюков. В ту же секунду послышался голос Макса:
– До встречи в Берлине!
…И вот теперь в торжественной тишине стоим мы все в строю и слушаем обращение Военного совета авиации дальнего действия по случаю штурма фашистской столицы. Его зачитывает наш командир подполковник Трехин. Волнующе звучат его последние слова:
– Снова на Берлин!
Радости воздушных воинов не было конца. Тут же на аэродроме возник короткий митинг, который на всю жизнь останется в нашей памяти. Каждый, кто от переполненных чувств хотел сказать хоть слово, выходил к тому месту, где стояла штабная машина с гвардейским [204] Знаменем, и говорил. Говорил самые весомые, самые пламенные слова за всю свою жизнь.
Подняв сжатый кулак, говорит всеми нами любимый, храбрейший из храбрых летчиков, Герой Советского Союза Анатолий Иванов:
– Сегодня под Берлином мы должны рассчитаться с фашистами сполна: ой, как руки чешутся отомстить за тебя, наша прекрасная советская земля, за истоптанные поля и луга, за сожженные города и села, за всех сирот и вдов наших. Смерть им и проклятье!
Вышел штурман Антонов. Красный от гнева и возмущения, он хотел сказать многое, но сумел произнести только одну фразу: